Экзорцисты - Джон Сирлз

Хоуи коротко и раздраженно рассмеялся.

– Это было бы слишком просто. После смерти твоего деда кинотеатр унаследовали мы с твоим отцом. Но продать его мы не могли. Никто не хотел его покупать, слишком паршивым стал район. Поэтому он пустовал много лет, пока не появилось предложение сдать его в аренду, – но показывать они собирались здесь совсем другие фильмы.

– Мой отец никогда бы не согласился на такое, – сказала я.

– А у него был выбор? Каждую весну нам приходилось платить налоги, как правило, это делал твой отец. Потом появилась идея возродить это место. Сделать здесь нечто другое и не сдавать его в аренду.

– То есть снова открыть настоящий кинотеатр?

– Боюсь, что нет, Сильви. Те дни, когда люди хорошо одевались, чтобы прийти сюда и посмотреть фильм, давно остались в прошлом. У меня возникла другая идея. Сделать кинотеатр местом встречи музыкальных групп. Потом я тебе расскажу о моих планах подробнее. Однако твой отец не соглашался. Несмотря на свою грандиозную мораль, он предпочитал, чтобы ничего не менялось, он не хотел, чтобы его брат получил шанс изменить свою жизнь. Когда он умер, не оставив завещания, половина здания досталась тебе и сестре.

– Роуз и мне.

– Да. Половина здания, пусть и находящегося в плохом состоянии, принадлежит вам с сестрой. Возможно, ты об этом не знаешь, потому что Роуз стала твоим опекуном и имеет право принимать решение за вас обеих. Когда я рассказал ей о своих планах, она согласилась при условии, что я буду присылать ей половину заработанных денег. До тех пор… – Хоуи смолк, обдумывая следующие слова.

– До тех пор, пока?

– До тех пор, пока я буду обходить вас стороной.

Я вспомнила утро на автобусной остановке, когда Роуз глумилась над «воздушными замками» Хоуи и рассказала, что он не разрешил ей жить с ним. Я хотела задать Хоуи множество вопросов, но из коридора послышался шум, который на этот раз я распознала безошибочно – шаги. Должно быть, Хоуи их тоже услышал, потому что мы оба обернулись и увидели Сэма Хикина в дверном проеме.

Меня так сильно взволновала встреча с дядей, что я совсем забыла про Хикина, и его неожиданное появление меня удивило. Хоуи встал и еще выше закатал рукава свитера, демонстрируя татуировки. Каким-то хриплым, чужим голосом, совсем не похожим на тот, которым он только что говорил со мной, дядя закричал:

– Какого дьявола ты здесь делаешь?

– Он… – начала я, но Хикин уже заговорил, хотя получалось у него не самым лучшим образом:

– Я п-п-приехал с ней…

– Я ясно сказал, что больше не хочу тебя здесь видеть, – перебил его Хоуи.

– Подожди, – вмешалась я и встала. – Он привез меня сюда. Он друг нашей семьи.

– Друг? – презрительно бросил дядя. – Я читал его книгу. И все его статьи до единой. Очень многое из того, что он там сказал, друг написать не мог.

Хикин закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Когда он снова заговорил, его голос стал спокойным, а речь чистой.

– Я не отрицаю свои ошибки, и многие мои поступки были несправедливыми по отношению к твоей семье, Сильви. Но я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Вот почему я нашел сюда дорогу, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

Хоуи пнул газетные вырезки, и фотографии моей мамы, Пенни и Альберта Линча взлетели в воздух и закружились над полом.

– Конечно, она в порядке! Она со своим дядей!

Могу себе представить, какие сомнения посетили Хикина, ведь и меня охватили такие же чувства. Однако мы оба оставили их при себе. Журналист быстро оглядел комнату.

– Я в порядке, – наконец сказала я. – Мы поговорим еще немного.

– Хорошо. Я подожду снаружи.

Я ожидала, что Хоуи скажет еще какую-нибудь гадость, но он промолчал, глядя вслед уходящему Хикину. Когда мы услышали, как металлическая дверь со стуком открылась и закрылась, дядя сказал, что сожалеет.

– Не могу переносить мерзких репортеров и дерьмовых детективов, которые суются в мои дела. А твой дружок никогда не сдается. И это мне в нем не нравится.

– Моя мама прекрасно разбиралась в людях, и я знаю, что она хорошо к нему относилась. Во всяком случае, сначала.

– Ну, твоя мама была человеком. Как и все мы, она могла ошибаться. Уверяю тебя, относительно этого типа она ошиблась.

Я снова села на койку, стараясь не смотреть на валяющиеся на полу газетные вырезки. Даже если Хоуи прав, мне не нравилось то, как он говорил о моей маме. Я уставилась на самодельные полки, а он подошел к письменному столу и вытащил из ящика стола конверт.

– Я хочу тебе кое-что показать, Сильви, – сказал Хоуи, садясь рядом со мной на кровать, и тонкий матрас продавился, так что мы оказались рядом.

Я почувствовала, как его рука задела мою, когда он открывал конверт.

Он вытащил несколько черно-белых фотографий, похожих на те, что стояли на столе отца, только на них не было никаких размытых фигур или таинственных полос света. На первом снимке был кинотеатр – не такой жалкий и полуразвалившийся, а в те давние времена, когда он выглядел великолепно, с высоким гордым тентом – таким, каким я его себе представляла. В толпе у входа я заметила женщин с губами, подведенными темной помадой, с длинными ресницами и в таких блестящих нарядах, словно они состояли из крошечных вспышек. Мужчины были одеты в щегольские костюмы и котелки. Хоуи позволил фотографии говорить за себя, потом протянул мне следующую, с мужчиной и женщиной, одетыми попроще. Мужчина крутил ручку машины, производящей ириски; женщина держала готовые конфеты в руке и смеялась. Они показались мне знакомыми, и у меня защемило в груди.

– А это…

– Твои дедушка и бабушка, Сильви. В кондитерской, которая когда-то была частью кинотеатра.

Мы долго смотрели на фотографию. Я изучала лица, стараясь отыскать черты Роуз в сильном подбородке деда или себя в широко раскрытых глазах бабушки. И в каждом видела отца и Хоуи.

– Должно быть, я старею, – сказал мне дядя, постепенно успокаиваясь. – В последнее время на меня часто накатывает ностальгия, раньше так не бывало. Но я остался последним в своей семье, а это странное ощущение. Ты проводишь много времени, размышляя о прошлом, пытаясь понять, почему все пошло так, а не иначе.

Его слова заставили меня оторвать взгляд от фотографий и посмотреть на вырезки, устилавшие ковер. Моя мама и Пенни были на всех.

– Наверное, ты не понимаешь, почему я собираю эти вырезки, – сказал он.

Я кивнула.

– Да.

Дядя убрал первые две фотографии обратно в конверт, достал третью, но положил изображением вниз, чтобы я не могла ее увидеть.

– Все пьяницы любят публичные библиотеки, Сильви. Чудесное тихое место, где хорошо посидеть, чтобы пережить похмелье. Там можно проспать целый день, и никто тебя не побеспокоит, разве что библиотекарь толкнет в плечо. На Семьдесят восьмой улице в Тампе было мое любимое место – именно туда я направлялся, когда мне не удавалось заплатить за квартиру и домо-владелица не пускала меня домой. Ну а когда я был относительно трезвым, то искал там информацию о своем брате. Даже если я не верил в те вещи, о которых он говорил, я гордился, что он чего-то добился. И завидовал, потому что он не давал мне реализовать мои мечты о кинотеатре. Позднее, после их гибели, я стал собирать вырезки о них – постепенно это превратилось в манию – с тех пор, как я перебрался сюда. Наверное, я до сих пор пытаюсь понять, что с ними случилось. Все дело в том, что во всех статьях речь идет об одних и тех же фактах. Я знаю, как тебе должно быть трудно, Сильви, но ты была там в ту ночь. Ты можешь рассказать, что произошло в церкви?