Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт

Это означало, что, если защитить бомбу от рассеянных нейтронов, риск ее преждевременной детонации значительно снизится. Материал активной зоны может быть гораздо менее чистым, чем предполагалось ранее. Кроме того, можно снизить начальную скорость заряда в пушке, требуемую для сбора сверхкритической массы, а значит, можно уменьшить длину ствола и сделать бомбу гораздо компактнее. С 5 метров — длины «Худого» — размер бомбы теперь уменьшился примерно до 1,8 метров. Новая модель получила название «Малыш» — младший брат «Худого». Теперь урановая бомба окончательно превратилась из фантастики в реальность.

Но оставалось еще одно. Согласно оценкам Лоуренса, за время, отведенное на Манхэттенский проект, можно выделить только такое количество урана-235, которого хватит лишь на одну бомбу. Нельзя угрожать атомной бомбой, не имея ее в наличии. Допустим, Союзники используют атомную бомбу в начале 1945 года, но они не смогут подкрепить ее разрушительный эффект угрозой повторного применения. Или же придется пойти на очень опасный блеф. А если немцы отомстят собственной бомбой…

После прибытия в Ньюпорт-Ньюс штат Вирджиния, в начале декабря 1943 года физики из британской делегации, присланной «Трубными сплавами», разделились. Пайерлс, Фриш, Пенни и Так отправились в Лос-Аламос, хотя Пайерлс задержался там ненадолго. Ему и Фуксу поручили присоединиться к группе, работавшей над газовой диффузией, и заняться проблемами, связанными с эксплуатацией газодиффузионнной установки в Ок-Ридж. Они работали в помещениях, арендованных Министерством снабжения Великобритании, в районе Уолл-стрит в Нью-Йорке и официально считались консультантами компании Kellex Corporation, дочерней фирмы строительной компании Kellogg, построившей завод в Теннеси.

Чедвик и его супруга Айлин прибыли в Лос-Аламос в начале 1944 года, после того как побывали в канадском Галифаксе, где с лета 1940 года жили их дочери: здесь над головой не летали немецкие бомбардировщики. Ротблат прибыл ближе к концу февраля и остановился в гостевой комнате относительно комфортабельного деревянного домика, в котором жил Чедвик.

Для американских физиков из Лос-Аламоса встреча с коллегами, которые еще недавно жили в сотрясаемой войной Европе в тени нацистской угрозы, стала реальным свидетельством и объяснением того, ради чего они все здесь собрались и чем занимались. Рассказы британцев о войне подействовали отрезвляюще. Пенни провел семинар, посвященный разрушительным последствиям бомбардировок Лондона; мероприятие прошло в бесстрастном прозаичном стиле, характерном для научных дискуссий. С лица Пенни не сходила вежливая улыбка. За ней было скрыто немало. Во время Лондонского блица погибла супруга Пенни.

Нильс и Оге Бор приехали в Нью-Йорк 6 декабря и торопливо направились из порта в гостиницу в сопровождении агентов разведки, задачей которых было скрыть их личности. Только оказавшись в безопасности в своем номере в гостинице, они обнаружили, что все их попытки скрыться под вымышленными именами были сведены на нет багажом Бора, на котором красовалась жирная надпись «НИЛЬС БОР».

Разумеется, не все, с кем Бор встречался в первые дни своего пребывания в Америке, знали о вымышленном имени или о необходимости скрываться. В лифте вашингтонской гостиницы Бор вдруг столкнулся со старой знакомой — Эльзой фон Хальбан, женой Ханса фон Хальбана.

«Добрый вечер, миссис Хальбан», — поздоровался Бор.

«Я уже не миссис Хальбан, — ответила дама. — Я миссис Плачек. Добрый вечер, профессор Бор».

«Я сейчас не Бор, — в свою очередь заметил физик. — Я пока мистер Бейкер».

В Монреале Эльза развелась с Хальбаном и вышла замуж за Георга Плачека.

Нильса и Оге встретили на железнодорожной станции в Лами, Нью-Мексико, отвезли до одного укромного местечка, где отец с сыном поменяли машины и отправились прямиком в Лос-Аламос. Вымышленные имена «Николас» и «Джеймс» ученые Лос-Аламоса быстро превратили в «Дядя Ник» и «Джим». 31 декабря Оппенгеймер собрал совещание, на котором Бору предоставили возможность вспомнить свою встречу с Гейзенбергом. Кроме того, ученые обсудили чертежи, привезенные Бором из Дании.

Физиков озадачила неточность, приблизительность схем. Бор сказал, что это наброски бомбы, но не было никаких сомнений, что на самом деле это чертеж реактора. На рисунке изображались чередующиеся слои урана и тяжелой воды — замедлителя. Это была совсем не та решетчатая конфигурация, которую собрал Ферми. Бете удивился: неужели немцы так глупы, что хотели сбросить на Лондон реактор? Бете и Теллер быстро оценили взрывную силу ураново-тяжеловодного реактора и пришли к выводу, что ее разрушительный эффект сравним с такой же массой тротила. Но работать приходилось в атмосфере страха, и сразу же появилась другая версия: возможно, Гейзенберг просто скрыл реальные цели германской ядерной программы — даже от Бора.

Результаты, достигнутые в Лос-Аламосе, Бору уже были известны. Он быстро понял, что американцы смогут создать бомбу и без его помощи. В Манхэттенском проекте ему отводилась другая, на первый взгляд скромная, но совершенно необходимая роль. Многие физики, имея один выходной, трудившиеся по много часов в день, чтобы создать самое грозное оружие в мире, жили, не оглядываясь на войну. Бор же на собственном опыте знал, каково жить полуеврею в условиях нацистской оккупации. Ему угрожал арест гестапо, а бегство получилось по-настоящему драматичным и не состоялось бы без помощи датского Сопротивления. Беседа между Бором и Гейзенбергом в сентябре 1941 года не оставила у Бора сомнений, что в Германии под руководством Гейзенберга делалось все необходимое для создания атомного оружия. Нильс Бор вовремя и веско напомнил об угрозе нацистской ядерной программы и о возможных последствиях.

Многие жители Холма относились к Бору с сыновней почтительностью, он стал своего рода «духовником» для некоторых ученых, особенно таких молодых, как Фейнман. Любой из физиков, кто боролся с сознанием того, что за оружие все они создавали, мог найти моральное оправдание своего труда в личном опыте Бора. «Он подарил нашему делу надежду, — так после войны Оппенгеймер отзывался о роли Бора, — в то время как многих из нас одолевали дурные предчувствия». Бор живительно повлиял на моральный дух физиков из Лос-Аламоса.

Если в сентябре 1941 года Гейзенберг действительно хотел убедить физиков-ядерщиков не заниматься созданием оружия массового поражения, то теперь он потерпел полное и сокрушительное поражение.

Бор часто наведывался в гости к Чедвику, где познакомился с Ротблатом, у которого был коротковолновый приемник. Вместе они слушали новости о войне, которые передавала всемирная служба ВВС. Бор настаивал на том, что нужно «серьезно воспринимать все слухи, пока они не опровергнуты».

Как-то за ужином Гровс сделал замечание, которое произвело на Ротблата тяжелое впечатление. Гровс предположил, что реальные цели создания атомной бомбы, конечно же, связаны с «укрощением» Советского Союза. Ротблат не питал иллюзий относительно советского режима, но СССР был союзником США в войне против Германии, его народ принес на алтарь войны огромные жертвы. Ротблат отчетливо чувствовал, что они «предают союзника». Он стал более активно обсуждать с Бором перспективы послевоенного применения бомбы.