Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

Тасянь-Цзюнь уже прижал свой модао к шее Чу Ваньнина. Он надавил чуть сильнее, и раздражающе яркая алая кровь скользнула вниз, запятнав черное лезвие.

Чу Ваньнин закрыл глаза и молча поджал губы.

— Учитель, сражаясь со мной сегодня, ты был подозрительно рассеян[234.3].

— …

— Ты же это не нарочно, а? — Тасянь-Цзюнь заставил его подняться с колен. По одному мановению его руки Бугуй исчез, но в тот же миг тело Чу Ваньнина сковало сильнейшее сдерживающие заклятье. Когда голубовато-зеленый искрящийся поток света крепко-накрепко связал тело Чу Ваньнина, Тасянь-Цзюнь бесцеремонно сжал его подбородок, заставляя поднять голову.

— Скажи этому достопочтенному, о чем ты думаешь?

Чу Ваньнин медленно открыл глаза. Когда в его зрачках отразилось хорошо знакомое и в то же время абсолютно чужое лицо, он почувствовал, как все внутри него съежилось от ужаса.

Он понимал, что это не Мо Жань, но каждым движением и жестом этот человек был так удивительно схож с ним. Однако куда больше Чу Ваньнина испугало внезапное осознание того, что, похоже, именно это лицо он видел в своих снах.

Сколько раз в тех видениях он и этот Мо Жань сплетались в порыве страсти? И каждый раз у него было именно такое лицо: болезненно истощенное и бледное, красивое и порочное, с черными как смоль глазами, в которых не было ни капли нежности и тепла, а только лишь жестокость и безумие.

— Даже если ты не скажешь, этот достопочтенный уже знает, — тягучим, как патока, низким голосом протянул этот двойник Мо Жаня. — Учитель, должно быть, думает, кто же я такой, что за вздор несу, и откуда я все-таки пришел.

Кончиками пальцев он нежно и как-то уж слишком интимно провел по щеке Чу Ваньнина.

— Не спеши, в эти детали… этот достопочтенный будет посвящать тебя очень медленно. Заодно напомню… — его взгляд переместился вниз, на левую руку Чу Ваньнина. — Цзюгэ и Хуайша... даже не думай призывать их. Этот достопочтенный давно настороже и не повторит прошлых ошибок.

После того как этот человек упомянул имена двух его божественных оружий, выражение лица Чу Ваньнина стало еще более тревожным, а в сумрачном взгляде раскосых глаз теперь ясно читалось смятение. Возможно, Тасянь-Цзюню пришлось по вкусу строптивое и недоуменное выражение его лица, но он вдруг тихо рассмеялся и, коснувшись лица Чу Ваньнина, сказал:

— Что случилось? Ты удивлен, что я знаю о Цзюгэ и Хуайша? Однако удивляться тут нечему, этот достопочтенный довольно неплохо изучил этот грешный мир и знал о них задолго до того, как пришел сюда. Этот достопочтенный знает, что в этом пространстве и времени его «я» еще не переступило через реки крови, заставив тебя обнажить меч и выступить против него. Так что, естественно, «я» этого мира еще не видело эти два непревзойденных оружия.

— Этот грешный мир… ты?

Но Тасянь-Цзюнь лишь усмехнулся и ничего не ответил.

Чу Ваньнин вдруг почувствовал, что у него волосы встали дыбом от жуткого ощущения, что, этот Мо Жань, видимо, смотрит на самого себя, как на ожившего мертвеца. Его взгляд был совсем таким же, как в его снах: слишком убийственным, слишком бесстыже откровенным, слишком безумным. Внутри его зрачков теснило друг друга множество ослепительно ярких и противоречивых эмоций, которые могли свести с ума любого нормального человека.

— Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти… — медленно произнес Тасянь-Цзюнь. — Наверняка Учителю хорошо известна эта запретная техника.

— !..

— В том, другом мире совершенствования, Учитель, ты уже много лет как мертв.

Он не сводил глаз с Чу Ваньнина, наблюдая, как последние краски жизни покидают его и без того бледное лицо. Он смотрел на него, и слабо мерцающий в его глазах свет разгорался все ярче и ярче.

И внезапно, подобно вытащенному из ножен сверкающему клинку или вынырнувшему из морской пучины водяному дракону…

Невозмутимость и хладнокровие этого человека достигли своего предела. Он вдруг схватил Чу Ваньнина и прижал к себе.

— Да, точно… это оно. Именно такое лицо, — казалось, этот человек только что переступил грань безумия и продолжает сходить с ума.

— …

— Это то самое лицо… Именно его я вижу, именно такое лицо у лежащего в Павильоне Алого Лотоса мертвеца, на которого я смотрю каждый день и каждую ночь… В твоем лице ни кровинки, твое мертвое тело не разлагается, но ты больше никогда не откроешь глаза и не заговоришь со мной. В том мире совершенствования ты давно уже мертв… Ты отомстил мне!

Он сделал глубокий вдох, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Его глаза ярко пылали, внутри же кипело море отчаяния, били молнии и бушевала буря эмоций, вздымалось пламя гнева, кружились и танцевали змеи и драконы.

— Чу Ваньнин, я ненавижу тебя. Ты оставил меня одного.

Но, вопреки собственным словам, он обхватил его руками и крепко прижал к себе, полностью заключив в свои объятия.

Так горячо.

Похоже на тепло от костра.

Это давно потерянное тепло пронзило Тасянь-Цзюня острой болью, вырвав из горла приглушенный горестный вздох. Обхватив Чу Ваньнина руками, он прижался к нему, вжался всем телом, страстно жаждая втереть себя в его плоть и кости, поглотить его нутро и его душу, чтобы отныне — и в жизни, и в смерти — это тепло всегда оставалось с ним, и он больше никогда не чувствовал холода.

Он был согласен быть погребенным с ним вместе заживо, только бы не остаться снова в полном одиночестве[234.4].

Нет... нет…

Чу Ваньнину казалось, что кровь застыла у него в жилах. От беспрестанно накатывающей дурноты глаза застилала тьма. Он не понимал, в конце концов, что здесь происходит и кто умер? Кто кого оставил одного?

Каменные врата, ведущие в Зал Духа Дракона опять начали медленно открываться.

В открывшемся проеме мелькнула тень человека, а потом и он сам попытался ворваться внутрь.

— Учитель! — взволнованно позвал он.

Сотни готовых к нападению воинов тут же встали у него на пути.

Услышав этот голос, Тасянь-Цзюнь сначала несколько растерялся, но быстро пришел в себя и насмешливо протянул:

— Ну надо же, кто бы мог подумать, что это окажется «он», — император небрежно с ленцой махнул рукой и отдал приказ сопровождавшим его марионеткам, — разойтись! Все в порядке, пусть войдет.

Всю обратную дорогу Мо Жань не переставал думать о шашках Вэйци Чжэньлун и технике Пространственно-временных Врат Жизни и Смерти. Он подозревал, что Хуа Биньань