Руны судьбы - Дмитрий Скирюк

Жуга стремительно бледнел. За всё то время, что Золтан знал травника, он не припомнил ни единого случая, чтобы тот так резко менялся в лице.

Кожа стала цвета алебастра, рыжие брови обозначились на ней, как будто нарисованные охрой. Если б Золтан знал своего приятеля чуть-чуть похуже, то подумал бы, что тот не на шутку испуган. Он потянулся за кувшином, но Жуга перехватил его руку на полпути и сжал так, что побелели пальцы.

— Меня... нельзя убивать, — запинаясь, хрипло выдавил он и умолк, тяжело дыша. Глаза его лихорадочно заблестели, на лбу выступил пот. Травник смотрел на Хагга не мигая, скуластый, взъерошенный; в его взгляде было сейчас что-то не от мира сего, что-то дикое, звериное и бесконечно чуждое. Казалось, он готов броситься и вцепиться Хаггу в горло.

Золтану внезапно стало не по себе. Он осторожно высвободил свою руку и всё-таки налил вина себе и травнику.

— Вот. Выпей, — сказал он. — Выпей и успокойся, это полезно. Признаться, я не думал, что ты воспримешь всё это так серьёзно. Вряд ли им удастся захватить тебя врасплох, а от прочего...

— Золтан, ты не понимаешь, — травник оттолкнул протянутый бокал в сторону так резко, что вино плеснуло через край, и вновь вцепился в край стола. — Меня действительно нельзя убивать. По крайней мере, не сейчас. Яд и пламя, Золтан, я только теперь начинаю понимать, куда всё катится... Вся эта инквизиция, все эти войны — лишь жалкая тень того, что может случиться, если меня сейчас убьют.

— Почему?

— Я... — начал тот и умолк, как язык прикусил. Покачал головой. — Это бесполезно объяснять, — сказал он. — Ты не поймёшь и не поверишь. Просто девочка, которая пришла ко мне, это моя единственная надежда.

— На что? — спросил Хагг, чувствуя себя полным идиотом.

— На смерть, — ответил тот.

Продолжить травник не успел: дверь «Синей Сойки» хлопнула, сквозняк пронёсся по просторному залу корчмы, с разбегу нырнул в камин и взвился вверх. Пламя в очаге утробно ухнуло, подпрыгнуло и загудело, огонёк свечи на столике сорвался и погас. Золтан с травником умолкли и одновременно повернули головы ко входу. Хагг при этом как бы невзначай сунул руку куда-то под плащ и вряд ли для того, чтоб просто почесать себе живот.

А на пороге трактирного зала стоял мальчишка. Самый обыкновенный и ничем не примечательный, разве что — очень маленького роста. Он был темноволосый, в драном кожухе и в невообразимо стоптанных башмаках, вертел головой, осматриваясь в сумраке корчмы; в волосах его искрились талые снежинки. Стоял он так всего лишь несколько мгновений, затем нашарил взглядом стол, за которым сидели двое собеседников. Глаза его расширились, он словно бы заколебался в нерешительности, затем приблизился к столу и там остановился.

— Ты — Лис? — спросил он так, будто боялся, что ему ответят «Да».

— Допустим, — кивнул Жуга. От недавнего его волнения не осталось и следа. — И что?

Мальчишка был сильно простужен, часто сглатывал, фразы выходили куцыми и хриплыми. Не отрывая глаз от травника, он зачем-то полез рукой за пазуху, но ничего оттуда не достал, а только будто бы пощупал, на месте ли какая-то вещь.

— Меня зовут Фриц... то есть Фридрих, — представился он. — Меня послал Гюнтер... Гюнтер меня послал. Который трубочист из Гаммельна. Он сказал... что если ты Лис... то ты должен его помнить.

Жуга закрыл глаза. Открыл.

— Гюнтер, — сказал он. — Да. Я помню. Но при чём тут ты?

— Он рассказал мне про мышат. Он мне сказал... что ты должен и нас тоже помнить. Нас троих. Я — Фридрих, — он хлопнул себя ладонью в грудь и выбил хриплый кашель. — Фриц. Тот самый. Я хочу учиться... у тебя. У вас.

Он сказал это и замер, словно испугавшись собственных слов, но затем собрался с духом и уже напрямую заявил:

— Возьмите меня в ученики!

Травник, казалось, потерял дар речи. Он остался сидеть за столом, неподвижен и прям, и лишь неотрывно смотрел на мальчишку, словно бы силился отыскать в полудетском лице знакомые черты. Что-то происходило сейчас в его душе, какая-то внутренняя борьба. На миг Жуга опять закрыл глаза, и Хагг испытал странное чувство, будто бы они за столом не одни, а рядом с ними восседает кто-то третий, невидимый, но от того не менее реальный. Впрочем, ощущенье это быстро схлынуло, оставив только неприятный осадок в душе.

Мальчишка, похоже, тоже расценил молчанье травника как признак нерешительности и поспешил заверить его в серьёзности своих намерений.

— Вы не смотрите, что я маленький, — торопливо заговорил Фриц и, как будто бы боясь, что травник передумает, достал и выложил на стол какой-то сложенный вчетверо листок бумаги и тяжёлый, глухо стукнувший сверток в грязной тряпке, размял до хруста пальцы рук и отошёл назад на два шага.

— Смотрите, я чего могу, — сказал он.

И прежде чем Жуга успел его остановить, он протянул руку к столу, сложил ладонь лодочкой и что-то прошептал.

Фитилёк свечи, стоявшей на столе в закапанной воском большой и пузатой бутылке, вдруг заискрился, вспыхнул и оделся пламенем, неярко высветив лица двух человек, сидящих за столом. Сидящие переглянулись. Старикан за дальним столиком икнул и выпучил глаза. Девчонка выронила швабру.

Парнишка расплылся в улыбке.

— Неплохо, — сдержанно одобрил травник. — Очень неплохо. А теперь — погаси.

Фриц закивал и шагнул вперёд, но травник неожиданно остановил его движением руки:

— Не так, — сказал он. — Погаси его так же, как зажёг.

На лице мальчишки отразилось лёгкое замешательство. Впрочем, растерянность его быстро прошла; он снова вытянул руку, потом другую, глубоко вздохнул, напрягся и сосредоточился. Некоторое время он так стоял, хрипло дыша сквозь стиснутые зубы и кусая губу. Выдохнул сквозь зубы пару слов. Свеча продолжала гореть. Он постоял ещё немного, уже открыв и выпучив от напряжения глаза, потом шумно выдохнул, и виновато мотнул головой:

— Не могу.

— Ну что ж, — сказал Жуга. — Будем учиться.

* * *

Спустя ещё примерно полчаса корчма «У Синей Сойки» опустела окончательно. Камин погас. Все те, кто бражничал или закусывал внизу, собрались и ушли, включая даже полоумного Смитте. Немногочисленные посетители, решившие остановиться в ней сегодня, уже давно спокойно спали, убаюканные свистом ветра в своих комнатах наверху, и в их числе не было ни Хагга, ни рыжего травника, ни тем более мальчишки, словом зажигавшего свечу. Прислуга кончила подметать и прибираться в зале, и только с кухни доносился плеск воды и тихий скрежет моечных камней, которыми кухонная челядь отскребала противни.

На галерее скрипнули ступени — брат Себастьян выступил из темноты. Следом за ним шагнул на свет и Томас. Теперь уже нечего было опасаться, что их могли заметить.

— Воистину, — сказал монах с трепетом в голосе, — воистину сегодня Всевышний нам благоволит: это и в самом деле они. Травника, наверное, узнал и ты, а если я правильно понял, то и мальчишка — тот самый, коего мы ищем. Но хватит разговоров. Нам надо торопиться. Возьми свой плащ, Томас, и беги в «Синего Дракона», разыщи Киппера, пускай немедля собирает всех своих людей и движется сюда: у нас есть шанс схватить обоих до рассвета, пока они ещё не ушли далеко.