Чертополох и терн. Возрождение Возрождения - Максим Кантор

Идее мировой империи никто не осмеливался противопоставить идею мировой республики в полный рост, как равновеликий идеал. Художнику сделать это тем труднее, что Данте срастил с идеалом империи идеал христианской любви; оспорить пирамидальную структуру управления означало оспорить структуру небес, иерархию мироздания – и, наконец, саму любовь, «что движет солнца и светила». Такое не придет в голову никакому карбонарию.

Для того чтобы противопоставить эстетике империи эстетику республики, требовалось опровергнуть все сразу; отважиться на это мог разве что тот, кого поэт-лауреат Роберт Саути обвинил в сатанизме. Фрагментарно все было подготовлено: отъезд из империи, греческое восстание; поэма «Дон Жуан» написана Байроном как оппозиция «Комедии» Данте. Уже выбор главного героя шокирует: любовник сотен женщин выбран как герой, олицетворяющий свободу. И это после благостных целомудренных пар Данте – Беатриче, Петрарка – Лаура.

Подобно Энею и Данте, Байрон выбирает жанр путешествия по миру и сразу же, с первых строк, определяет соперника Энею и Данте – героя, который так же, как они, видел Ад. И это Дон Жуан: он и в Ад попадает из-за любви. И не считает это грехом, напротив.

Дон Жуан, как Эней и как Данте, отправляется в долгий путь в поисках любви – и, подобно Энею и Данте, спускается в Ад. Байрон выбирает героя обдуманно, сопоставляя его путешествие с путешествиями предшественников. В отличие от них Дон Жуан ищет любовь земную, не небесную. Энея ведет Сивилла, Данте по кругам Ада и Чистилища ведет Вергилий; Байрон сам становится спутником Жуана (этот прием позаимствовал Пушкин, став лирическим спутником Онегина). Причем Данте проходит Ад по направлению к Раю, тогда как Дон Жуан сознательно направляется в Ад. И автор знает, куда они с героем идут.

Эней пылает любовью к приказам богов и к государству; Данте всей душой любит империю и Божественный порядок; женщины и для Энея, и для Данте – орнамент, украшающий упорядоченную гармонию. Бернар Клервоский или Меркурий, Генрих VII или Август – величественные призраки заставляют Энея и Данте смотреть на Дидону и Беатриче сквозь призму государственных проектов. Дон Жуан государственность презирает, а женщин любит осязаемой любовью, предпочитая груди, зады, лобки и ляжки пантеону богов. О «Дантовом лесе» вспоминает невольница гарема, Дуду, когда она криком разбудила гарем:

И вот в саду она сорвала цветок, укололась и закричала. Иначе как издевку, это оценить нельзя. Суровый Дант входит в темный лес, чтобы, пройдя испытания Ада и Чистилища, дойти до бесплотной Беатриче, а Дуду и Жуан в лесу достигают оргазма – и в дантовских метафорах повествуют об этом. Байрон в отличие от куртуазных поэтов XVIII в. говорит о своих пристрастиях без кокетства: он любит женщин не как монарх, его наслаждение не похоже на альковные забавы вельмож. Он не проказник и не проповедник – просто мужчина, этим и хорош. Дон Жуан воплощает любовь ко всем женщинам разом – и через то, что назвал бы иной христианин полигамией, – любовь к свободе.

Иными словами, Байрон (это авторский монолог) «платоническую» любовь считает лицемерной, поскольку та ведет к скрытым порокам. Байрон вовсе не хотел свести счеты с Данте и оскорбить Беатриче – он обращался к миру, который еще пользовался лекалами империи, но уже тайком глумился над Прекрасной Дамой. Эстетика рокайльного XVIII в. все еще пользуется риторикой Данте, даже когда глумится над женским образом, как делает маркиз де Сад или Парни. Байрон (в отличие от маркиза де Сада, Буше, Дидро, Парни или Вольтера) не посмеялся над Прекрасной Дамой и не унизил женщину – напротив: Байрон изменил статус прекрасного. Байрон объявил Прекрасными Дамами всех тех, кого любил Жуан и кто любил Жуана. Он снял комплекс морализаторства с неоплатонической формулы Любовь Земная – Любовь Небесная. Байрон не сводил счеты с Данте – но опровергал его эстетику.

Поэма «Дон Жуан» – единственный внятный ответ Европы Просвещения Европе Возрождения; появился герой-любовник, свободный от неоплатонического идеала; само по себе – из ряда вон выходящее событие. Тождеством Венеры Небесной и Венеры Земной оправдывали мутации истории; хитрости эпохи абсолютизма Веласкес, Тициан и Рубенс объясняли через систему зеркал неоплатонизма. Так само собой оказалось, что жестокость монарха и жадность банкира как бы искупаются его куртуазностью; и если Афродита Урания и Афродита Пандемос – сообщающиеся сосуды смыслов, то, значит, можно и в адюльтерах Ришелье увидеть оправдание резни в Ла-Рошели. Это не такой сложный путь рассуждения, как покажется простаку, не знакомому с системой Данте. Данте доказал нам, что все распределено разумнейшим образом, а грех считается таковым в связи с отношением к той божественной ипостаси любви, которая есть империя. И наказания следуют не буквально за грех, но за ту партию, к которой примыкает грешник, а выражается эта позиция прежде всего через любовь. Данте – ханжа, и ответить ему Байрон хочет с максимальной резкостью. Отменить Данте в эстетике абсолютистской империи – все равно, что отменить логику рынка и границы государств. Барокко и рококо, эпохи адюльтеров и альковных тайн, довели эстетику неоплатонизма до общеупотребимого словаря; интересно, что именно в это самое время создаются мануфактуры, биржи, рынки и колонии. И вот республиканец Байрон, чтобы больнее оскорбить эпоху рынка, начинает с того, что отвергает неоплатонизм. Дон Жуан вдруг (после Данте, Ариосто и Тассо), не кривляясь, говорит о любви как о физиологическом процессе:

То, что Байрон намеренно пародирует, оспаривает моральный пафос «Комедии», он не только не скрывает, но в обычной своей издевательской манере сообщает: