Где будет труп - Дороти Ли Сэйерс

«Книга шуток со смертью»

Пятница, 26 июня

Дознание по делу о смерти Поля Алексиса состоялось 26 июня. Инспектор Ампелти не скрывал облегчения и открыто торжествовал. Долгие годы (как ему казалось) он пытался расследовать нечто неосязаемое. Не будь сделанных Гарриет фотографий, он мог бы в минуту душевной слабости решить, что никакого трупа и не было. А теперь он определенно был — наяву и во плоти. Ну, относительно во плоти. Правда, труп не настолько помог расследованию, как надеялся инспектор. Не лежал на блюде, снабженный биркой «Самоубийца, не кантовать» или «Жертва убийства, последняя модель. Труп от Шика». Однако труп был, а это уже кое-что. Вслед за лордом Питером (который, похоже, специализировался на мнемонических стишках) Ампелти мог повторить:

Как несчастен я за неимением

Трупа и состава преступления!

Но вняла судьба моим молениям —

Труп нашелся. Хуже с преступлением.

Бурно обсуждался вопрос, следует ли выкладывать сразу все, что удалось выяснить, или лучше попридержать некоторые улики и подозрения, на время отложив дознание. В конце концов было решено, что все пойдет как пойдет. Может, что полезное и выйдет, заранее не угадаешь. В любом случае потенциальные подозреваемые к этому времени должны были хорошо понимать свое положение. Некоторые улики — например, подкову — полиция могла, конечно, до поры оставить про запас.

Первым давал показания инспектор Ампелти. Он вкратце объяснил, что тело погибшего плотно застряло в глубокой расщелине у дальнего конца рифа, называемого Жерновами, откуда его с большим трудом удалось извлечь с помощью водолазов и драги. В расщелине труп, по всей видимости, оказался из-за сильного волнения на море, наблюдавшегося на прошлой неделе. Обнаружилось, что труп, хотя и значительно раздулся под воздействием образовавшихся внутри газов, не смог всплыть из-за пояса, в который были зашиты 300 фунтов золотом (шум в зале).

Инспектор предъявил пояс и золото (каковые были осмотрены присяжными с любопытством и трепетом), а также найденный у покойного паспорт, в котором недавно была проставлена французская виза. В нагрудном кармане умершего были еще два предмета, представляющих интерес. Первый — фотография очень красивой девушки с русскими чертами лица и жемчужной диадемой на голове. На ней мелким почерком, на вид иностранным, было написано имя «Феодора». Никаких указаний на происхождение фото, как и следов рамки, не было. Снимок сохранился довольно хорошо, так как лежал в одном из отделений добротного кожаного бумажника, который до некоторой степени его защитил. В бумажнике также лежали несколько купюр, марки и обратная половина билета от Уилверкомба до полустанка «Дарли», датированного 18-м июня.

Вторая находка оказалась более загадочной. Это была четвертушка бумаги, исписанная, но так пострадавшая от крови и морской воды, что прочесть ничего не получалось. Листок лежал не в бумажнике, а позади него. То, что можно было разобрать, было написано заглавными печатными буквами фиолетовыми чернилами, которые, хоть и сильно расплылись, все же относительно хорошо перенесли недельное пребывание в воде. Несколько фраз удалось разобрать, однако яснее не стало. Один из абзацев, к примеру, начинался музыкально — SOLFA, — но быстро скатился до TGMZ DXL LKKZM VXI, а конец его скрывало грязно-красное пятно. Ниже шло AIL АХН NZMLF, NAGMJU KG КС и MULBY MS SZLKO, а заключительные слова (возможно, подпись) были такие: UFHA AKTS.

Коронер спросил, не может ли Ампелти пролить свет на этот документ. Тот ответил, что, возможно, это сумеют сделать два свидетеля, и уступил место миссис Лефранк.

Квартирная хозяйка была в страшном волнении, слезах и обильной пудре. Ее спросили, опознала ли она тело. Она ответила, что смогла опознать его по одежде, волосам, бороде и по кольцу, которое покойный всегда носил на левой руке.

— Но про его бедное лицо, — всхлипывала миссис Лефранк, — я ничего сказать не могу, даже его родная мать не смогла бы, а я-то ведь любила его как сына. Эти жуткие твари все лицо ему обглодали! Убей меня гром, если я съем еще хоть одного омара или краба! В былые денечки я съела немало омаров с майонезом, но я же не знала и не удивлюсь, если теперь мне станут сниться кошмары, еще бы, как подумаешь, откуда они берутся, эти чудовища!

Суд содрогнулся, а управляющие «Гранд-отеля» и «Бельвю», сидевшие среди публики, спешно отослали записки каждый своему шеф-повару, категорически запретив готовить крабов и омаров по крайней мере две недели.

Затем миссис Лефранк сообщила, что Алексис нередко получал письма из-за границы и очень много времени тратил на то, чтобы их прочитать и на них ответить. А последнее письмо получил во вторник утром, после чего взволновался и стал какой-то странный. А в среду оплатил все счета и сжег изрядное количество бумаг, а вечером поцеловал ее и туманно упомянул, что в ближайшем будущем, возможно, уедет. А в четверг утром ушел из дому, почти не позавтракав. Не взял с собой никакой одежды, но захватил ключ от двери, словно собирался вернуться.

Ей показали фотографию. Она ее никогда раньше не видела, и ту, кто на ней, тоже не видела, и никогда не слышала, чтобы Алексис упоминал о ком-то по имени Феодора. Она не слышала ни о каких женщинах в его жизни, кроме Лейлы Гарленд, с которой он расстался некоторое время назад, и миссис Уэлдон, с которой он был помолвлен.

После такого заявления все, разумеется, обернулись на миссис Уэлдон. Генри передал ей флакон с нюхательными солями и что-то сказал, а она ответила слабой улыбкой.

Следующей выступила Гарриет Вэйн — она подробно рассказала о том, как нашла труп. Коронер с особым вниманием расспрашивал ее о позе, в которой лежало тело, и о состоянии крови. Гарриет оказалась хорошим свидетелем: натренировавшись на детективных романах, она умела связно излагать подробности такого рода.

— Он лежал, а колени были подтянуты к животу, словно подогнулись при падении. Одежда была в полном порядке. Левая рука согнута в локте, и кисть находилась точно под горлом. Правая рука свисала с края скалы сразу под головой трупа. Обе руки и туловище спереди были мокрые от крови. В углубление скалы под горлом натекла лужица. Когда я его нашла, кровь еще стекала каплями по скале. Я не могу сказать, была ли кровь в углублении разбавлена морской водой. На верхней поверхности скалы крови не было. На теле, кроме рук и туловища, тоже не было. Все выглядело, как будто горло покойного было перерезано, когда он стоял, нагнувшись вперед, — как человек нагибается над раковиной или тазом. Когда я сдвинула тело, кровь легко и обильно полилась из рассеченных сосудов. Я не заметила, успели ли брызги крови высохнуть на солнце. Вряд ли, потому что и лужу, и кровь, натекшую под трупом, закрывал от прямых лучей сам труп. Когда я приподняла труп, кровь хлынула, как я уже сказала, и потекла по скале. Она была вполне жидкой и текла свободно. Я ощупала рукава и пиджак, а также перчатки на руках покойного. Они пропитались кровью, на ощупь были мягкие и мокрые. Не заскорузлые и не липкие. Мягкие и мокрые. Я раньше видела пропитанные кровью бинты и знаю, что свернувшаяся кровь заскорузлая или липкая. Одежда трупа выглядела совсем иначе. Она выглядела так, словно была пропитана свежей кровью. На ощупь тело было теплым. А скала была горячей, потому что день стоял жаркий. Я не двигала тело — только сначала чуть-чуть повернула и подняла голову. Теперь жалею, что не попыталась оттащить его на пляж, но я решила, что мне не хватит на это сил, и понадеялась, что смогу быстро привести подмогу.