Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

— Я видел следы шин. По-моему, это твой пикап.

— А я и не скрываю, что был там, — спокойно заявил копу Кетчум. — Как увидел зарево, сразу рванул туда. Жаль, ты валялся в отрубе и не видел. Такой костер! Он горел почти всю ночь. Я даже съездил за пивом и вернулся, чтобы досмотреть.

(Впоследствии Кетчум часто сожалел, что помощник шерифа бросил пить.)

Отношения между Ковбоем и Кетчумом не были дружескими ни прежде, ни потом, особенно после того, как Карл узнал про убийство Джейн и все остальное. Карл понимал: мальчишка убил индианку без злого умысла, случайно. Но на это Ковбою было плевать, хотя он и был зол на Кетчума за утаивание правды. Сильнее всего Карла злило, что Стряпун трахался с Джейн в то время, когда она «принадлежала» ему, Карлу. И вот за это помощник шерифа собирался убить повара, о чем он недвусмысленно объявил Кетчуму.

— Знаю, ты мне все равно не скажешь, где теперь Стряпун, но передай этому хромоножке: я обязательно до него доберусь. И тебе советую остерегаться, чтобы не попасть под горячую руку.

— А я всегда остерегаюсь, Карл, — только и ответил ему Кетчум.

Старый сплавщик и словом не обмолвился про своего пса, которого он называл «замечательным животным». Если Ковбой решит наведаться к Кетчуму, его там ожидает сюрприз. Естественно, все, кто постоянно жил на верхнем Андроскоггине, наверняка знали про собаку Кетчума. Должно быть, знал и Карл. Секрет заключался не в наличии пса, а в его свирепости. (Естественно, один и тот же пес не мог бы охранять Кетчума в течение шестнадцати лет. Вероятно, это был сын или внук первого «замечательного животного», заменившего сплавщику Пам Норму Шесть.)

— Я всегда говорил: Вермонт слишком близок к Нью-Гэмпширу, чтобы вам тут было спокойно, — сказал Кетчум повару и Дэнни. — По-моему, будет просто здорово, если вы оба свалите в Айову. И малышу Джо наверняка там понравится. Айова — это ведь тоже индейское название. Черт побери, когда-то индейцы жили здесь повсюду. И что эта страна с ними сделала? Поневоле задумаешься, какие вообще намерения у Штатов. Вьетнам — не первое место, где мы обмазались дерьмом. Куда движется эта тупая, придурочная страна? Я так думаю: если бы все эти мертвые индейцы — в Айове и в других местах — вдруг ожили, они бы нам так и сказали: вы непременно пожнете то, что посеяли.

Возвращаясь из «Книжного подвала» в свой ресторан, повар ковылял по Мейн-стрит, пытаясь найти точное определение политическим взглядам Кетчума.

ЖИТЬ СВОБОДНЫМИ ИЛИ УМЕРЕТЬ

Этот девиз был выбит на нью-гэмпширских номерных знаках. Кетчум, вне всякого сомнения, относился к людям, предпочитающим жить свободными или умереть. Сплавщик всегда считал, что Америка катится прямиком в ад. Интересно, он хоть когда-нибудь голосовал? Кетчум с недоверием относился к любому правительству и ко всем, кто туда входил. По мнению Кетчума, численность придурков и задниц всех мастей превышала число разумных людей. Только этим еще можно оправдать существование законов и необходимость следовать правилам. (Разумеется, самому Кетчуму законы были не писаны, он жил без правил, за исключением своих собственных.)

Повар остановился и с восхищением посмотрел сверху на свой ресторан. О таком ресторане он всегда мечтал.

АВЕЛЛИНО ИТАЛЬЯНСКАЯ ЕДА

Авеллино был еще одним городком близ Неаполя (так же называлась и провинция). Нунци во сне всегда произносила это название вторым. На вывеске значилось ЕДА, а не КУХНЯ, и это было правильно. По той же причине Тони Эйнджел всегда думал о себе и называл себя стряпуном, а не шеф-поваром. Не такие у него способности, чтобы называться шефом. В глубине души бывший Доминик Бачагалупо (как он скучал по своему настоящему имени!) всегда чувствовал себя поваром из поселка, где жили лесорубы, сплавщики и рабочие лесопилки.

Вот Тони Молинари — это настоящий шеф-повар. И Пол Полкари тоже. Тони Эйнджел многому у них научился. Он узнал то, чему Нунци никогда бы его не научила. Но, наблюдая за ними, он понял: в мастерстве ему никогда не сравниться с Молинари и Полом.

— Ты, Гамба, не чувствуешь рыбу, — стараясь говорить как можно мягче и сочувственнее, сказал ему однажды Молинари.

И это было правдой. В меню «Авеллино» значилось всего одно рыбное блюдо. Если повару удавалось купить кальмаров, он готовил их с макаронами. (Тони долго на медленном огне варил кальмаров в пряном соусе маринара, с черными маслинами и кедровыми орешками.) Обычно кальмары попадали в Браттлборо в замороженном виде. Повар доверял замороженным продуктам. Из свежей рыбы наиболее надежной была меч-рыба. Тони Молинари научил повара готовить ее с лимоном, чесноком и оливковым маслом (под рашпером или на решетке), добавляя свежий розмарин (когда удавалось найти) или сушеный майоран.

Повар не готовил и традиционные кондитерские деликатесы, называемые по-итальянски dolci. Пол Полкари осторожно намекнул ему, что у него нет чутья на десерты, точнее — на итальянские десерты. Он хорошо умел готовить сладкие блюда, принятые в поселках лесорубов и сплавщиков, — пироги и нехитрый коктейль из рома, лимонного сока и мяты. (В Вермонте его черничные и яблочные пироги шли на «ура».) В «Авеллино» он готовил блюдо из фруктов с мягким сыром, и многие завсегдатаи считали это десертом.

Любование своим рестораном отвлекло Тони Эйнджела от мыслей о политических воззрениях Кетчума. В том, что люди называли прогрессом (в основном это касалось всевозможных машин и устройств), Кетчум напоминал луддита. Он не только сожалел о сокращении лесосплава, но даже утверждал, что появление бензопил повлияло на качество сплавляемых бревен! (Зато Кетчум обожал винтовки и дробовики, эта была единственная отрасль прогресса, не вызывавшая осуждения у старого сплавщика.)

Кетчума нельзя было отнести ни к либералам, ни к консерваторам. Пожалуй, он был сторонником свободы воли и, конечно же, вольнодумцем. А в молодые годы — еще и повесой и распутником. Ну почему, стоило повару задуматься о Кетчуме, его мысли обязательно выносило на сексуальный план? (Доминик Бачагалупо, кем он был до превращения в Тони Эйнджела, знал причину, и его всегда угнетало, когда мысли о Кетчуме застревали в этой нише.)

Кетчум просто разъярился, узнав, что отец, сын и внук возвращаются из Айовы в Вермонт. Однако Писательская мастерcкая и так была более чем благосклонна к Дэнни. Поначалу они предложили ему двухлетний контракт. Он попросил продлить контракт еще на год, и просьба была удовлетворена. Но летом семьдесят пятого года, когда Джо исполнилось десять лет, семья возвратилась в округ Уиндем. Дэнни любил свой старый фермерский дом в Патни. Отец решительно не хотел здесь жить. Вьетнамская война окончилась, Уиндемский колледж медленно умирал. И потом, Тони Эйнджелу никогда не нравился Патни.

Второй и третий романы не принесли Дэнни никаких доходов. А вот повару, пока они жили в Айове, удалось увеличить свои сбережения. Денег хватило, чтобы купить квартиру и нижнее помещение в том самом доме на Мейн-стрит. Вскоре на первом этаже открылся ресторан «Авеллино». Дэнни в то время приходилось постоянно ездить в соседний штат Массачусетс, в город Саут-Хэдли, где он преподавал в колледже Маунт-Холиок[121]. Ближе преподавательской работы для него не нашлось. Этот добропорядочный, со сложившимися традициями, женский колледж находился почти в двух часах езды от Патни. Зимой, когда шел снег, время в пути увеличивалось еще минут на сорок. Тем не менее Дэнни нравилось жить в Патни. Немаловажную роль здесь сыграло и наличие хорошей промежуточной школы, куда можно было дойти пешком. Джо окончил там восемь классов и поступил в Нортфилд-Маунт-Хермон.