Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг

Эверетту — моему первопроходцу, моему герою

I had a job in the great north woods

Working as a cook for a spell

But I never did like all that much

And one day the ax just fell.

Bob Dylan. «Tangled Up in Blue»[1]

Юный канадец, которому вряд ли было больше пятнадцати, замешкался и упустил момент. Его ноги словно приросли к бревнам, что плыли по излучине реки, и в следующее мгновение парень уже скрылся под водой. Это случилось раньше, чем сплавщики успели схватить его протянутую руку. Один из них попытался поймать парня за длинные волосы. Пальцы сплавщика шарили в холодной воде, похожей на густой суп из-за плавающей в ней разбухшей коры. Затем руку потенциального спасителя с двух сторон сжало бревнами, которые столкнулись и сломали ему запястье. «Крыша» из движущихся бревен окончательно сомкнулась над головой юного канадца. Больше его не видели. Над бурой поверхностью так и не показалась ни рука, ни нога упавшего в воду парня.

Когда на заторе отпускают стопорящее бревно, тут только успевай шевелиться. Останавливаться нельзя даже на секунду — не заметишь, как швырнет в воду. При сплаве леса зазевавшегося иногда убивало движущимися бревнами раньше, чем он тонул. Но все же чаще люди просто тонули.

Повар и его двенадцатилетний сын слышали долетавшие с реки ругательства сплавщика, которому сломало запястье. Оба сразу поняли: с кем-то случилась беда, и гораздо серьезнее, чем сломанная рука. Как-никак покалечившийся сплавщик сумел вытащить руку и устоять на скользких бревнах. Другим сплавщикам было не до него: они быстрыми шажками двигались к берегу, выкрикивая имя исчезнувшего парня. Сплавщики то и дело цепляли бревна баграми, создавая себе «тропки». Их прежде всего заботило, как бы поскорее и без приключений добраться до берега, но сын повара надеялся, что они пытаются расчистить «окошко» и тем самым позволить юному канадцу всплыть. Щели между бревнами появлялись лишь на мгновение, и бревна тут же смыкались вновь. Парень, называвший себя Эйнджелом Поупом из Торонто, уже не имел шансов вынырнуть.

— Так это Эйнджел? — спросил повара его двенадцатилетний сын.

Мальчишку с темно-карими глазами и не по-детски серьезным лицом ошибочно могли бы принять за младшего брата Эйнджела. Но всем сразу было понятно, чей он сын. Та же серьезность, та же внимательность, что и у его вечно настороженного отца. На лице повара отражалось сдержанное опасение, будто он привык предвидеть самые невероятные бедствия. Отчасти это опасение отражалось и на лице его сына. Мальчишка был настолько похож на отца, что некоторые лесорубы удивлялись, почему он не унаследовал от повара сильную хромоту.

Повар был уверен: под бревна угодил не кто иной, как юный канадец. И не кто иной, как он, повар, предостерегал сплавщиков, что Эйнджел еще слишком молод для работы на сплаве и что его нельзя пускать на бревна, когда затор готовят к путешествию по реке. Но парню, видимо, очень хотелось помочь сплавщикам, а может, они и заметили-то его не сразу.

По мнению повара, Эйнджел Поуп был слишком молод (и неуклюж) и для работы на лесопилке. Распиловщик — профессия, которая требует особого умения и опыта. Да и к строгальному станку пускать его было нельзя: там тоже требуется умение, хотя опасности меньше.

Наиболее опасными и наименее квалифицированными считались работа на площадке для разгрузки бревен, где бревна подавались к распиловочному станку, а также выгрузка бревен с машин. Пока не появились механические погрузчики, у грузовиков-лесовозов просто откидывали борт, и вся масса бревен с грохотом скатывалась вниз. Но случалось, борт заклинивало, тогда рабочие выбивали задвижки и не всегда успевали отскочить в сторону.

Повар утверждал: Эйнджелу не место вблизи движущихся бревен, будь то на берегу или на реке. Но парня все любили (повар с сыном не были исключением) и поддались на его уговоры. Эйнджел ныл, что работать на кухне ему скучно. Там жарко и душно, а ему нравится настоящий мужской труд на свежем воздухе.

На время глухой стук багров умолк. Сплавщики заметили багор Эйнджела более чем в пятидесяти ярдах от места исчезновения парня. Течение реки уносило пятнадцатифутовый багор прочь от затора.

Меж тем сплавщик со сломанным запястьем выбрался на берег, держа здоровой рукой свой багор. Знакомые ругательства и такие же знакомые косматые волосы и спутанная борода свидетельствовали, что покалечился Кетчум — отнюдь не новичок в сплавном деле.

Был апрель. Не так давно растаял последний снег, обнажив вязкую, раскисшую землю. И лед на реке тоже начал ломаться совсем недавно. Первые бревна, вмерзшие в него, теперь вырывались на свободу и неслись в сторону Даммерских прудов[2]. Река вздыбливалась, а вода в ней была ледяной. Многие лесорубы носили длинные волосы и отпускали бороду. Это давало хоть какую-то защиту от холода зимой и от мошкары, начинавшей бесчинствовать с середины мая.

Кетчум лежал на спине, похожий на медведя, выброшенного на берег рекой. Мимо плыли бревна. Затор чем-то напоминал спасательный плот, а сплавщики — матросов, потерпевших кораблекрушение. Только морская вода не меняла так стремительно свой цвет с зеленовато-коричневого на иссиня-черный. Вода в реке Извилистой была щедро окрашена танином.

— Ну и задница же ты, Эйнджел! — кричал Кетчум. — Говорил тебе: «Не стой на месте. Шевели ногами. Постоянно двигайся!» Черт бы тебя подрал!

Увы, массивный затор бревен не оказался для Эйнджела спасательным плотом. Парень наверняка утонул: либо сразу, либо его, еще живого, сначала изуродовало бревнами на стремнине вблизи излучины. Сплавщики (и Кетчум в их числе) обычно сопровождали массив бревен до того места, где Извилистая впадала в Понтукское водохранилище[3], перегороженное плотиной Покойницы. Это водохранилище находилось неподалеку. Когда бревна отправлялись в вольное плавание по реке Андроскоггин[4], рано или поздно они попадали за Миланом[5]в сортировочные ворота. В районе Берлина[6]перепад высот на трехмильном отрезке составлял двести футов. Казалось, бумажные фабрики Берлина превращали реку в сплошные сортировочные ворота. Туда попадало все, что плыло по реке. Вполне вероятно, что туда же теперь держало путь и тело Эйнджела Поупа из Торонто.