Огнерожденный - Роман Афанасьев

Обрадовались все. Даже Састион улыбался и потирал ладони. Дорога выдалась нудной и тяжелой, иногда казалось, что она никогда не кончится. Всем было ясно, что впереди их ждут новые тяготы и лишения, война и смертельная опасность… Но все равно и воспитатель и ученики радовались тому, что вскоре долгий путь на север подойдет к концу.

Ровно через пять дней пути обоз прибыл в долину Халь, к одноименной крепости. Это случилось под вечер, когда багровое солнце уже цепляло нижним краем верхушки деревьев. Закат заливал красным и небо и снежную равнину, вспаханную тысячами солдатских ног. В заходящих лучах солнца, огромные тучи казались темно-фиолетовыми. Они степенно плыли по небу, так и норовя упрятать заходящее солнце в свое нутро. Но оно опускалось все ниже, прячась от своих преследователей в западные леса.

– Как-то это неправильно. – Сказал Килрас, когда воспитанники выбрались из фургона, чтобы осмотреться.

Он оказался прав. Фарах тоже представлял себе место сбора войск немного по иному. Ему казалось, что равнина перед крепостью должна быть уставлена ровными рядами шатров. Синих и белых. Над каждым должен развевать вымпел полка или отряда. Солдаты должны сидеть вокруг костров, травя армейские байки, а весь лагерь должна окружать цепочка часовых. Стены крепости, у чьих ворот стояла армия, должны быть высоки, непреступны и непременно украшены башенками для лучников. Вокруг стен должен быть выкопан ров, наполненный, самое малое, острыми кольями.

Как бы не так. То, что Фарах видел сейчас, ничуть не напоминало картинку из его фантазий. Крепость Халь, видневшаяся на той стороне долины, стояла у самого леса и почти сливалась с ним. Стены из неотесанных бревен, высотой чуть больше человеческого роста. Забор, а не стены. Внутри крепости виднелись несколько бревенчатых зданий, больше напоминавшие загоны для скота. На одном, самом высоком – аж в два этажа, – был укреплен длинный шест. На нем гордо реял королевский стяг, означавший что король в крепости. Вся долина, лежавшая сейчас между фургоном воспитанников и крепостью, была занята войсками. Шатры здесь встречались. Расставленные как попало, без всякого порядка, они ничуть не напоминали те, что виделись Фараху в грезах. Это оказались жалкие палатки, сделанные из чего попало, в том числе из сшитых солдатских одеял. Меж них большими группами слонялись воины, костры были разложены вразнобой – то три рядком, то вовсе ни одного. Снег вспахан так, словно здесь уже состоялось сражение. Никаких часовых не видно. Над долиной стоял устойчивый шум от приказов, криков, брани…

– Пожар в борделе. – Сухо сказал Састион. – В деревенском.

Грендир коротко хохотнул, но его никто не поддержал. Зрелище было на редкость безрадостным. Оно не вселяло в сердца воспитанников ни надежду на скорую победу, ни уверенность в боеспособности Сальстанской армии. Фараху было вовсе не смешно, ему было грустно. И еще ему стало жаль Килраса. Тот спал с лица, и выглядел так, словно вместо праздничного пирога на серебряном блюде, ему подсунули кусок собачьего дерьма в глиняном горшке. В треснувшем глиняном горшке.

– Смотрите! – Грендир ткнул пальцем в ближайший фургон. – Они разворачиваются.

Обоз явно не собирался подходить к войскам. Напротив, фургоны развернулись и теперь двигались к дальнему концу долины, подальше от крепости.

Састион нахмурился, кивнул головой и скомандовал:

– Марш в фургон. Будем держаться обоза. Нечего тереться возле солдатни.

Обозники поступили мудро: они отъехали на соседний край долины и разбили свой лагерь там, подальше от солдат. Кто знает, как поведут себя эти бравые воины, когда рядом с ними окажутся фургоны с провиантом. Пусть лучше фургоны и солдат разделят расстояние – пусть и небольшое, символическое.

После увиденной картины, воспитанники тоже не горели желанием познакомиться поближе с солдатским бытом. Во всяком случае, большинство. Килрас, правда, порывался отправить к кострам, но Састион быстро его образумил, напомнив, как в армии старшие обращаются с молодыми. Килрас, конечно, был уже наслышан – как. И потому быстро сник.

Воспитатель перегнал фургон поближе к центру лагеря обозников и запретил воспитанникам покидать его пределы.

Обозники устраивались на ночлег. Надобности в палатках не было, – фургоны служили хорошим убежищем от холода. Но костры все же решили развести. Тапаран – глава обоза, временно произведенный в чин сотника, – отрядил небольшой отряд за дровами. Воспитанники тоже внесли в это мероприятие посильную лепту: Састион отправил Килраса с дровосеками, чтобы тот размялся и немного остудил пыл.

К наступлению темноты лагерь был обустроен. Фургоны стояли ровными рядами, между ними разгорались костры. Промерзшее дерево горело неохотно, но куски угля, из оставшихся запасов, помогли им разгореться.

Састион решил не разводить костер около фургона. С наступление темноты он загнал воспитанников внутрь, поближе к печке, и провел очередной урок, словно ничего и не случилось. Но на этот раз воспитанники были рассеяны, и в тонкости урока вникали плохо. Их всех занимал один единственный вопрос: "что дальше?". Но на все вопросы Састион коротко отвечал – "завтра". Закончив урок, велел всем ложиться спать, а сам ушел к Тапарану.

Вернулся воспитатель поздно, ближе к полуночи. Воспитанники не спали, – не могли уснуть, ждали новостей. Но Састион ничего нового им не сказал. Выругал, за то, что не спят, и в сотый раз повторил, что все решиться завтра. И еще сказал, что Тапаран выставил часовых. Фарах так и не понял, чего глава обоза опасался больше – внезапного нападения северной орды, или ночного визита проголодавшихся солдат. Новость о часовых ничуть его не успокоила, напротив, из-за этого подмастерье долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок, прислушиваясь к каждому шороху. Наконец, получив подзатыльник от разбуженного возней Састиона, успокоился и заснул.

Рано утром их разбудил зычный голос Тапарана. Глава обоза окликал Састиона, не решаясь влезть в фургон. Боялся, верно, что спросонья жрец может незваного визитера и огоньком побаловать.

Састион быстро поднялся, плеснул в лицо стылой водой из котелка, растолкал Килраса и выбрался на улицу. Фарах приподнялся на локте, с интересом прислушиваясь к разговору на улице. Слов он не разобрал, понял одно, – Тапаран сердится. Састион что-то отвечал, спокойно, не повышая голоса. Вскоре беседа прекратилась, жрец заглянул в фургон и крикнул:

– Фарах! Собирайся, пойдешь со мной. Васка, остаешься за старшего. Чтоб к нашему приходу навели тут порядок, разожгли костер и проветрили все вещи! Почистите одеяла снегом.

Сонный Васка откликнулся что, мол, все сделаем. Пока остальные воспитанники протирали глаза, Фарах не зевал. Он подхватил свой нож, с которым теперь не расставался, закутался в теплую шубу, и стрелой вылетел из душного фургона, не сбив с ног Састиона.

На улице было хорошо. Морозный воздух, пьянящий, словно молодое вино, моментально прогнал остатки сна. Подмастерье вздохнул, выгоняя из легких затхлый воздух, и осмотрелся, щурясь от яркого света. Ночью выпал снег. Он присыпал следы людей, осмелившихся потревожить долину, и теперь она снова выглядела нетронутым белым полем.