Узкие улочки жизни - Вероника Иванова

— А если в это время пробовать читать мысли того, кто воздействует?

— Пустое занятие. Гипнотизёр обычно не думает ни о чём постороннем, потому что сосредоточен на наблюдении за реакциями объекта, и во внешнем потоке его сознания ты не найдёшь связных фраз, только заготовки.

То есть, образы, не нуждающиеся в словесном описании, поскольку они давно уже выучены и натренированы практически на бессознательном уровне, уровне тела. Понятно.

— Но их общий фон будет заметен?

— Разумеется. Именно от него твоя голова и начнёт нещадно болеть.

— А эха не возникает?

— Откуда? Разве что, в отдельные мгновения, если внешнее проявление совпадёт с заготовкой.

Значит, гипноза и правда, не было. Осталось решить, радоваться по этому поводу или огорчаться.

— А бывает так, что начинаешь думать именно то, что слышишь?

— То есть?

— Представь ситуацию. С тобой лично или с аудиторией разговаривает человек, и ты начинаешь думать именно так же, как он говорит. В отдельные моменты даже теми же словесными конструкциями. Но никакого насилия над сознанием нет, или влияние попросту не ощущается. Словно это твои собственные мысли, только ты до поры, до времени не подозревал о их наличии в голове.

Вот теперь могу записать очко в свою пользу: шея Грюнберга заметно вытянулась. Сам я раньше не становился свидетелем сего чуда, но по Коллегии ходили сплетни, что такое телодвижение — признак крайнего удивления блюстителя чистоты и нравственности.

— Твои собственные...

Он потянулся к узлу несуществующего галстука, и только нащупав пальцами собственное горло, а не шелковистую ткань, понял, что ведёт себя странновато, и опустил руку.

«И раздастся глас тихий, и внемлют ему все, даже от рождения лишённые слуха, и бросит он семя в людские головы, и взрастёт то семя, и принесёт плоды, и плодонося, пожрёт почву, в которую брошено...»

Странный речитатив. Очень тревожный. От него почему-то стало холодно и одновременно бросило в пот. Причём не меня одного.

— Ханс?

Грюнберг посмотрел на меня исподлобья:

— Постарайся избегать таких ситуаций, Джек. Особенно если точно знаешь, кто их создаёт.

— О чём ты думал? Что это? Цитата? Откуда?

— Если интересно, поищи Несвященное писание, Джек. Там есть ответы на все вопросы, которые ты задал и ещё задашь.

— Несвященное? Но...

— Всё. Мне пора.

— До свидания. — Я проводил взглядом его удаляющуюся спину и не удержался, чтобы завистливо не заметить вполголоса: — И всё-то обо всём ты знаешь... Прямо мистер Мозг какой-то!

Клянусь всеми святыми, он остановился. На очень краткий, почти неуловимый миг фигура Грюнберга застыла, словно мои слова уподобились пуле, попавшей в мишень. В самое «яблочко».

* * *

Тайны, тайны, тайны... Загадочные пророчества, туманные взгляды «в пространство», многозначительные улыбки. Мой личный опыт подсказывает, что за всей этой мишурой всегда прячется нечто очень простое, будничное и возможно, весьма примитивное. В самом деле, кому придёт на ум прихорашивать что-то по-настоящему чудесное? Ведь оно и так будет сиять ярким светом сквозь пелену обыденности.

Но я тоже хорош. Наблюдал массовое помешательство, характерное для большого количества людей, находящихся в ограниченном пространстве, а решил, что имею дело с мировым заговором. Я же прекрасно знаю, что на стадионах, в концертных залах, в подземке и прочих местах скопления человеческих существ электромагнитное поле, образованное мысленной деятельностью мозга, очень плотное и достаточно возникновения одной-единственной точки напряжения, чтобы в голове у каждого присутствующего засвербела одна и та же мысль. Это как центр кристаллизации: стоит кому-то подумать особенно сильно и в полном соответствии с внешними обстоятельствами, как начинается необратимый процесс выстраивания всех сознаний под одну гребёнку. Например, в той же подземке, не приведи Господь поезду сделать непредвиденную остановку в тоннеле, как все пассажиры за краткий промежуток времени начинают входить в состояние паники. Так что, всё очень просто.

А какие «общие» настроения царили на том сборище? Несомненно, ощущение некой торжественности и значительности происходящего, усиленное тщательно подобранным антуражем. Происходи всё в пивной или скромном ресторане, эффект не был бы и в половину настолько силён. Далее. Основная часть приглашённых на вечер к тому же участвовала в своеобразном соревновании за звание самого щедрого благотворителя, стало быть, люди из кожи вон лезли, только бы отличиться перед администрацией фонда, в частности, перед фроляйн Штерн. И нет ничего удивительного, что я тоже поддался эмоциям, окружающим меня со всех сторон, поскольку, хотя старался не вчитываться нарочно ни в один поток, от бесформенных образов никогда и никуда не спрятаться.

И всё, что творилось в переговорной комнате, тоже имеет крайне простое объяснение, несмотря на первоначальную странность и непонятность. Агата была в шоковом состоянии, причём в той его разновидности, которая сопровождается кратковременным опустошением сознания, поэтому могла воспринять любой приказ извне, а тем более, приказ «успокоиться и понять, что всё в порядке». В не менее взбудораженных чувствах пребывал и герр Бломберг, застигнутый врасплох на месте прелюбодеяния. Анне достаточно было лишь направить его мысли в ещё существующее русло, а именно: «школьные экскурсии», а уж добиться согласия на скидку, пусть даже стопроцентную, было легче лёгкого, ведь мужчине тоже настоятельно требовалось чем-то заместить вышедший из-под контроля хаос в голове. Почему же я тревожился тогда и сомневаюсь сейчас?

Наверное, во всём виноват разрез на юбке Анны. Соблазнительный, бесцеремонный, не знающий поражений и отказов до вчерашнего вечера. Но сам ли я справился с наваждением? Хотелось бы быть уверенным в собственной силе и талантах, очень хотелось бы, вот только...

Это она меня отпустила, а не я ушёл. Она всё-таки подчинила моё сознание, уж не знаю, какими чарами. И если бы в какой-то момент не решила: «Хватит на сегодня», ночь закончилась бы совершенно иначе, а утро могло и вовсе не наступить. Моё собственное, принадлежащее мне одному утро.

Что это? Любовь? Но почему к ней примешивается страх потерять себя? Разве моя личность так уж дорога? Скорее, бесценна, то бишь, никто не даст за неё приличной цены. И я в данном случае скупец не из последних, потому что платить-то толком не за что. Какое-то животное, бессознательное стремление убежать и спрятаться... Уж лучше бы хотелось драться, но видно, настоящей смелости во мне нет. Или не отчаялся до последнего предела. А Грюнберг ещё что-то говорил о рыцарстве! Чушь! Ты ошибся, Ханс, жестоко ошибся.

«Все не могут быть избранными», да? Ты ведь говорил обо мне и только обо мне. Для тебя я так и остался «всеми», находящимися где-то у подножия престола, выделенного медиумам. И даже то, что мне удалось дотянуться до нижней ступеньки, ничего не изменило. Да, я получил дар сразу и в полном объёме. Принял, не страдая, не мучаясь непохожестью на обычных людей. Принял осознанно, преследуя чёткую цель. Не беда, что цель оказалась неправильной, но она была достигнута. Была, слышишь? Правда, если бы мне было заранее известно обо всех подводных камнях, я бы никогда не совершил самый смелый поступок в своей жизни.