История папства - Джон Джулиус Норвич

Было выбрано место непосредственно к югу от кафедрального собора. Первым из его зданий возвели 150-футовую башню, нижнюю часть которой приспособили под помещение для папской казны, верхнюю же отвели под апартаменты для папы. К этому Бенедикт добавил двухъярусную капеллу и то, что теперь является северной частью дворца. Он предоставил своему преемнику доделывать скорее западное и южное крылья, создавая тем самым обширный монастырь, позднее превратившийся в парадный въезд (court d'honneur), к югу от которого находится сводчатое помещение для аудиенций. Не вполне удачное сочетание дворца, монастыря и крепости, Пале-дэ-Пап едва ли может считаться архитектурным шедевром. На сегодняшний день ему не хватает мебели. Однако он, бесспорно, остается впечатляющим памятником папства в изгнании.

Папа Бенедикт умер 25 апреля 1342 года. Петрарка пишет, что понтифик был «отягощен годами и вином». А ведь ему едва перевалило за шестьдесят, однако, возможно, в этих упреках что-то есть: несмотря на простоту во всем остальном, папа отличался невероятной прожорливостью. Его преемник едва ли мог здесь являть больший контраст. Пьер Роже, хотя и не отличался знатностью происхождения (он был сыном землевладельца из Корреза), уже успел сделать удивительную карьеру. Став доктором и богословия, и канонического права, архиепископом Санса в двадцать восемь и Руана в двадцать девять, вскоре после этого получил от Филиппа VI назначение канцлером и первым министром Франции. Очень опасаясь, что Роже станет преемником Бенедикта, король отправил своего сына в Авиньон в надежде сорвать выборы, однако когда принц прибыл туда, то увидел, что нужда в этом отпала — кардиналы уже избрали Роже папой под именем Климента VI (1342-1352).

«Мои предшественники, — объявил Климент, — не знали, как быть папами». Он хотел показать, как следует это делать, хотя, по сути, жил не столько как папа, сколько как восточный владыка. Роскошно одетый, окруженный огромной свитой, демонстрировавший свое богатство и благосклонность ко всем, кто к нему обращался («Папа, — говорил он, — должен делать своих подданных счастливыми»), он расточительностью, мотовством и внешним блеском легко оставил далеко позади всех коронованных особ Европы. Расходы на его двор, как говорили, в десять раз превышали аналогичные расходы короля Филиппа в Париже[167]. На пиршестве по случаю инаугурации присутствовало 3000 гостей, которые съели 1023 барана, 118 голов крупного скота, 101 теленка, 914 козлят, 60 свиней, 10 471 курицу, 1440 гусей, 300 щук, 46 856 порций сыра, 50 000 пирогов и выпили 200 бочонков вина. Это поразило не только окружающих, но и самого папу. Человек потрясающего ума, лучший оратор и проповедник своего времени, он обладал неотразимым обаянием. Но все злоупотребления давних времен начались вновь. Вновь, как и прежде, настали дни мести и непотизма. На двадцать пять кардиналов, назначенных Климентом за годы его десятилетнего понтификата, пришелся двадцать один француз; как минимум десять из них являлись его близкими родственниками, один — впоследствии Григорий XI, последний из семи авиньонских пап, — был его сыном, если верить многочисленным слухам. Ходили и другие слухи, касавшиеся женщин; во многих из них фигурировала прелестная Сесиль, графиня Турская, невестка папского племянника, которая регулярно брала на себя обязанности хозяйки на дворцовых приемах. Петрарка, как и в других случаях, буквально впадает в истерику от негодования:

Постели пап, утверждает он, «кишели проститутками». Пожалуй, из поэтов никогда не получается хороших свидетелей, но Петрарка, один из величайших писателей Средневековья, мог бы оставить нам блестящее и вместе с тем точное описание папства авиньонского периода, если бы только пожелал. Жаль, что вместо этого он создал пародию, граничащую с гротеском.

* * *

Задумывался ли папа Климент хоть на минуту о возвращении в Рим? Разумеется, нет. Он не только завершил строительство папского дворца, начатое при Бенедикте, но и в 1348 году купил Авиньон и окружавшее его графство Венессен (Venaissin) у Иоанны, королевы Неаполитанской и графини Прованской. Иоанне было двадцать два года, и она славилась своей красотой, но в Авиньон она прибыла в поисках убежища. Тремя годами ранее ее молодой муж герцог Андрей Венгерский, живший с ней в Неаполе, был убит по приказу ее двоюродной бабки Екатерины Валуа, однако не обошлось без подозрений в соучастии и самой Иоанны. Брат Андрея, король Людовик (Лайош) Венгерский под предлогом мести за убийство вторгся в Неаполь и захватил королевство. Иоанна бежала в Авиньон со вторым мужем, Людовиком Тарантским, ища защиты от деверя и умоляя папу Климента восстановить ее доброе имя.

Климент, не скрывавший своей слабости к хорошеньким женщинам, с готовностью согласился помочь. Разумеется, результат расследования, предпринятого им, был почти наверняка заранее предрешен, но важно было соблюсти формальности. Папский трон установили на возвышении; по обе стороны от него собрались кардиналы, выстроившись полукругом. Двое послов короля Лайоша предъявили иск; Иоанна, как нам известно, защищалась самостоятельно — и делала это блестяще. Затем Климент встал и провозгласил ее невиновной. Иоанна достигла первоочередной цели, но у нее была приготовлена новая просьба. Ненавистный ей деверь захватил казну, и она осталась без гроша. Людовик возвратился в Венгрию, и неаполитанские бароны призывали ее вернуться, но ни у нее, ни у ее мужа не хватало денег даже на дорогу. Папа вновь с готовностью пришел на помощь. Он немедленно предоставил ей 80 000 золотых флоринов, получив за это во владение город и окружавшие его земли.

История эта выглядит еще более примечательной из-за того, что произошла она в год Черной смерти. Чума достигла Авиньона в январе 1348 года; к сентябрю число жертв насчитывало не менее 62 000 человек — вероятно, около трех четвертей населения города и окрестных территорий. В их числе оказалась и возлюбленная Петрарки Лаура, и все до одного члены английской общины отшельников Святого Августина[168]. Папа Климент, который мог легко найти убежище за городом, проявил незаурядное мужество, оставшись в Авиньоне, где договорился с извозчиками, чтобы они вывозили тела, а с могильщиками, чтобы они закапывали их, хотя совсем скоро и тем, и другим пришлось отступиться. Он также купил огромное поле, чтобы превратить его в кладбище. К концу апреля здесь предали погребению 11 000 человек, и один ряд тел приходилось класть поверх другого. Как писал один фламандский каноник Флемиш, оказавшийся в тех краях, когда произошла вспышка эпидемии: