Преступление доктора Паровозова - Алексей Моторов

* * *

— Первый раз я еще по малолетке залетел. Мы тогда осенью из детдома свинтили, вчетвером. Решили к морю пробираться, на рыбацкий корабль устроиться, типа юнгами. Мозгов-то совсем не было. Где-то червонец раздобыли и двинули. Бегаем на бану, как лохи, все ищем, какой поезд до моря идет. На какой ни сунемся, все не в масть, везде проводники гоняют, билет требуют. А мы несколько часов там тремся, чувствуем, менты скоро повяжут, наверняка в детдоме шухер уже поднялся. Нам ведь каждый обед-завтрак-ужин проверку устраивают.

Прыгнули тогда в первую же электричку и погнали. Куда едем — сами не знаем, к морю, не к морю, на юг, на север… Нам ведь эти названия станций по барабану. Ну вышли в городе каком-то, вечер уже, жрать хочется, ночлега нет. Походили до темноты, надо ж что-то делать. Видим — магазин стоит, двухэтажный, лестница пожарная сзади, решили подломить. Полезли, стекло выставили. Внутри темно, нет никого. На первом этаже галантерея всякая, шмотки. На втором — хавчик, курево, бухло.

Сначала ничего не хотели трогать, только хавки взять немного. А когда пузырь гнилухи раздавили, тут уж решили в кассах пошарить. У меня всегда способность была к замкам. Любой мог открыть. Вот и начал, друзья спичками светят, а я кассы щелкаю. Там бабок немного было, рублей сорок.

Леня дотянулся до поильника и хлебнул воды. У него к вечеру боли усилились, пришлось омнопон ввести. Он-то ему язык и развязал.

— А когда директорский кабинет подломили, видим — шнифер стоит, сейф то есть. Даже возиться с ним не пришлось, ключ в верхнем ящике стола был. Надо ж было директору этому так фраернуться.

Леня улыбнулся, повернулся к тумбочке, поставил поильник, немного поморщился. С его раной в пояснице подобные движения даже под омнопоном делать не рекомендуется. Я немного выдвинул тумбочку вперед, для удобства.

— Там, в этой банке железной, без малого полкосых было. Мы бабки поделили и заспорили. Я с еще одним корешем решил назад в детдом двигать, зиму переждать, а по весне на юг, на море. Чтобы с билетом, как положено. А другие двое уперлись. Мы, говорят, теперь при деньгах, чего полгода ждать, через два дня уже купаться будем. Слово за слово, короче, чуть до драки у нас не дошло. Потом еще раз перетерли, видим, никто никому не уступает. Тогда набили карманы куревом, конфетами и еще затемно из магазина по лестнице выбрались и разбежались.

Мы с корешем в детдом к ужину поспели, бабки заныкали, директору наплели, что в город вышли, да заблудились, сутки бродили, искали, ночь в парке на лавочке провели, а где остальные — без понятия. Нам не сильно поверили, но колоть не стали, ужином покормили и спать отправили. А утром опера являются по нашу душу.

Оказалось, те, которые к морю рванули, решили себе по мопеду купить. Чтобы на них прямо до пляжа. И в этом же городе, где я кассы брал, в магазин спортивный завалились с утра пораньше. Их сразу на месте и повязали. К тому времени уже полгорода знало, что лабаз обчистили, а тут являются два фазана-недомерка, оба залетные, бабки большие светят.

Их особо-то и не прессовали, сами накосячили по полной, наплели веревок. Следаки они мастера гнать про поблажки всякие в случае чистосердечного, вот и эти повелись на базары их гнилые и заложили нас, короче.

И хоть мы пошли сразу в отказ, понятно, никакого моря уже не видать, а как только пальцы откатают, нам специнтернат светит. И в тот же вечер мы с детдома ломанулись. Про море уже и не думали, понимали, что менты по дороге повяжут. Ночевали по чердакам, на тех дачах, где хозяева в город уехали. Старались больше одной ночи нигде не задерживаться. Жили нормально, пока бабки были, каждый день в кино торчали, с буфетом. Слушай, доктор, дай курнуть, сил уж нет терпеть!

Ладно, пусть покурит. В реанимации Семерки мы курильщикам не отказывали. Считалось, что они так откашливаются лучше. Я поставил ему на пузо лоток, вставил сигарету, чиркнул зажигалкой. Леня жадно затянулся, прикрыл глаза, откинулся. Ну, еще бы, повело с непривычки, да еще под опиатами. Нужно будет потом проветрить, а то реанимационные сестры обязательно разорутся.

Оказывается, помимо «Лени», у него еще всякие наколки есть. Они наверняка что-то означают, но я тут не специалист. Вот на предплечье щит с птицей вроде чайки. А на плече руки в кандалах розу держат, колючей проволокой обмотанную. Красиво.

Омоновцы куда-то к вечеру свинтили, сказали — через пару часов будут. В их ведомстве тоже бардак. Разве так государственных преступников стерегут? Реанимационная бригада — врач и обе сестры — ужинают. Из их комнатки смех доносится. Ужин в больнице — самое приятное время для персонала. Зато я с Леней могу посидеть и, пока омнопон действует, про его жизнь разузнать. Но сам ему ничего рассказывать не буду. Во всяком случае — пока.

— К зиме ближе, когда тити-мити кончились, стали перебиваться тем, что на дачах удавалось найти. Там ведь хавка оставалась: крупа, сахар, макароны, консервы иногда. Пару раз даже хрусты находили. Один раз — два рубля, другой — пятерку. И тут под Новый год на одной даче напоролись на скокарей. Вернее, они на нас. Мы там пожрали и спать завалились. А эти тихо дачу бомбанули, зашли, фонарем посветили да нас увидели.

Мы было задергались, думали, хозяева вернулись, хотели в окна выломиться, но потом просекли, что не хозяева они и не мусора. Побазарили с ними малек, а наутро решили вместе босячить.

С той поры и началась моя жизнь воровская.

Сначала даже весело было, мы дачи подламывали, там же ночевали, сдавали барахло барыгам. Весной дачи уже стремно брать, хозяева стали возвращаться. Начали хаты бомбить. Я и раньше замки открывал на раз, а тут и подавно. А через год я и лопатник мог подрезать, и дурку разбить, и угол отвернуть, учителя уж больно толковые попались. Так еще год прошел, мне шестнадцать стукнуло, кенты поздравили, котлы справили, в шалмане посидели. Кто-то из братвы посмеялся, мол, ты раньше у нас самым младшим был, единственным, кто под УК не попадал, но пахан приказал за метлой следить, а то, говорит, еще сглазите. И ведь и правда сглазили. Пары месяцев не прошло, как приняли меня.

Мы тогда вчетвером пошли, ночью. Палатку решили подломить. Двое на шухере, один на фонаре, я с замками разбираюсь. Да там и замков толком не было, одна груша висела. Я только снял ее, не успел туда влезть, как тут менты! Это ж надо так сгореть! То ли пасли нас, то ли атасник профукал, теперь уж не узнать никогда.

Меня одного повязали, давай сразу колоть на групповку. А я в отказ, начал дурочку гнать, мол, решил водички попить, дяденьки, дверь открыта была. Сначала терпели, потом метелить начали, а я как стойку держал, так и продолжаю. Потом, у меня не имени ни фамилии, ксиву не успели выправить, хоть пахан и собирался. Давай им ерша гнать, потому как знал, если то дело мое первое всплывет, как пить дать — добавят. Поэтому не стал ничего про детдом говорить, взяли меня за тыщу километров, в другой области, пришлось записать то, что я им наплел. Я еще тюльку прогнал, что мне пятнадцать, но это не проконало. Короче, получил я на суде треху за свою сто сорок четвертую статью и в зону отправился.