История Египта c древнейших времен до персидского завоевания - Джеймс Брэстед

Мы знаем достаточно о Тутмосе, чтобы видеть, что здесь не все только поэзия или лесть раболепных жрецов.

Его личность более выпукла и индивидуальна, чем личность всякого иного царя раннего Египта, исключая Эхнатона. Мы видим человека с безграничной энергией, которой мы не встречаем ни в одном фараоне ни до, ни после, человека разностороннего, набрасывающего рисунок чудных ваз в минуту отдыха, администратора с глазами рыси, одной рукой обрушивающего свои войска на Азию, а другой – карающего лихоимных сборщиков податей. Его визирь Рехмира, близко стоявший к его особе, говорит о нем: «Вот, его величество был тем, кто знает, что происходит. Не было ничего, о чем бы он не был осведомлен; он был Тотом (богом знания) во всем; не было ни одной вещи, которой бы он не выполнил». Хотя летопись его несравненных подвигов наполняла его сердце гордостью, тем не менее, запечатлевая их, он не раз заявляет свое глубокое преклонение перед истиной. «Я не преувеличивал, – говорит он, – с целью похвастаться тем, что я сделал, говоря: „Я сделал нечто“, когда мое величество этого не сделал. Я не делал ничего… что можно было бы опровергать, я делал это ради моего отца Амона… ибо он ведает небо и ведает землю; он видит ежечасно всю землю». Такие утверждения, соединенные с преклонением перед богом, требующим правды, нередки в его устах. Его царствование знаменует эпоху не только в Египте, но и на всем Востоке, известном в то время. Никогда раньше в истории не владел один человек судьбами такой обширной нации и не придавал ей такого централизованного, прочного и в то же время подвижного характера, что в течение многих лет ее влияние переносилось с неизменной силой на другой континент, запечатлеваясь там, как удар искусного мастера тяжеловесным молотом по наковальне; следует при этом добавить, что молот был выкован собственноручно самим Тутмосом.

От укреплений Малой Азии, от болот Верхнего Евфрата, от островов среди моря, от топей Вавилонии, от далеких берегов Ливии, от оазисов Сахары, от плоскогорий Сомалийского берега и от верхних нильских порогов приносили князья дань его величию. Таким образом, впечатление, произведенное им на эпоху, было не только распространено во всем тогдашнем мире, но и носило совершенно новый характер. Его внушительная фигура, возвышавшаяся со своей справедливо карающей рукой среди мелких заговоров и предательских вожделений ничтожных сирийских царьков, прояснила атмосферу восточной политики, как сильный ветер, разгоняющий тлетворные пары. Память о неотвратимой каре его мощной десницы жила среди потрясенных жителей Нахарины в течение трех поколений. Его имя могло служить заклинанием, и спустя столетия после того, как его империя распалась на части, оно изображалось на амулетах, как магическое слово. И мы можем гордиться, что в странах нашего цивилизованного мира возвышаются, как величайшие памятники первого создателя мировой империи, его гелиопольские обелиски.

Императорская эпоха достигла своего полного расцвета в Нильской долине. Древняя обособленность совершенно исчезла; стена, разделявшая Азию и Африку, уже потрясенная гиксосами, была теперь совершенно разрушена войнами Тутмоса III. Традиционные границы исчезли, проявления жизни уже не ограничивались больше пределами небольших царств, но распространялись по всему протяжению великой империи, охватывавшей много царств и наречий, от Верхнего Нила до Верхнего Евфрата. Богатства, приносимые азиатской торговлей, охватывавшей восточную часть Средиземного моря, и некогда направлявшиеся вниз по Евфрату в Вавилон, шли теперь в нильскую Дельту, сотни веков назад соединенную каналом с Красным морем. Весь мир участвовал в торговле на ярмарках в Дельте. Ассирия все еще находилась в зачаточном состоянии, а Вавилон не обладал уже никаким политическим влиянием на Западе. Фараон взирал на безграничную арену власти в обширной империи, которая была им покорена.

О его управлении Азией мы знаем очень мало. Вся область находилась под общим контролем «губернатора северных стран»; военачальник Тутмоса III, Тутии, первый занимал эту должность. Чтобы держать в узде беспокойных азиатских царьков, необходимо было постоянно иметь гарнизоны по всей Сирии-Палестине. Были возведены крепости, носившие имя фараона, и в них стояли войска и жили послы, действовавшие в качестве представителей фараона.

Одну крепость Тутмос III построил на южном конце Ливанского хребта и восстановил другую, основанную его предшественниками в одном из городов финикийского побережья, где находилось святилище государственного бога Египта, Амона, и подобный же храм, вероятно, находился и в каждом из городов, имевших гарнизон. Также и другое укрепление в Икати, в отдаленнейшей Нахарине, было, без сомнения, его созданием. Остатки египетского храма, найденные Ренаном в Библе, несомненно принадлежат к этому периоду. Как мы видели, правителям городов было разрешено всецело управлять своими небольшими государствами, пока они выплачивали ежегодную дань быстро и регулярно. После смерти такого правителя на его место посылался его сын, воспитывавшийся в Фивах. Поэтому территории, завоеванные в Азии, представляли собою скорее ряд обложенных данью царств, нежели провинций. Здесь мы имеем систему иноземного владычества, находящегося еще в зачаточном состоянии, наряду со слабо намеченной в способе управления наместника Куша. Совершенно неизвестно, в каком отношении стояло местное правительство городов к администрации «губернатора северных стран». Должность последнего, по-видимому, имела в значительной степени фискальный характер, ибо Тутии, губернатор Тутмоса III, присоединяет к своему имени фразу: «Наполняющий сокровищницу ляпис-лазурью, серебром и золотом». Но, по-видимому, царьки сами собирали подати и отдавали что следует фараону. Мы не можем определить, какую часть своих доходов должен был вносить азиатский вассал, а также не имеем мы ни малейшего представления о том, как велик был в общем доход фараона с Азии. Как часто бывало в подобных империях и в более поздние времена, после смерти великого царя данники-князья восстали. Когда известие о смерти Тутмоса III достигло Азии, момент был сочтен благоприятным, и царьки сделали все приготовления, чтобы сбросить с себя тяжелое обязательство вносить ежегодно дань. Когда умер отец и вспыхнуло восстание, Аменхотеп II царствовал как соправитель всего лишь год. Нахарина, а также митаннийские князья и, вероятно, города северного побережья объединились или, по крайней мере, одновременно восстали. Со всей энергией своего отца приготовился молодой царь к столкновению и выступил в Азию против союзников, собравших большую армию. Юг, по-видимому, не рискнул восстать, но начиная с Верхней Палестины к северу восстание было всеобщим. Покинув Египет со своими войсками в апреле 2-го года своего царствования (1447 г. до н. э.), Аменхотеп встретился с врагом в Северной Палестине в начале мая и немедленно дал битву ливанским князьям в Шемеш-Эдоме. В этом сражении он лично руководил своими силами, как это часто делал его отец, и принимал деятельное участие в рукопашном бою. Он взял собственноручно восемнадцать пленников и шестнадцать лошадей. Враги были разбиты. Приблизительно 12 мая он переправился в последний раз к северу, через Оронт, вероятно, у Сензара, и повернул на северо-восток к Евфрату. Он имел стычку с нахаринским аванпостом, сейчас же после переправы через реку, но быстро смял его и взял в плен семь мятежных царьков в стране Тихси. 26 мая, спустя 14 дней после того, как он покинул Оронт, он прибыл в Нии, открывший перед ним свои ворота; в то время, когда мужчины и женщины города приветствовали его криками со стен, он с триумфом вступил в город. Через десять дней, 5 июня, он спас египетский гарнизон от вероломства восставшего города Икати и наказал жителей последнего. Неизвестно, двигался ли он, направляясь к этому городу к северу от Нии, вверх по Евфрату, или же он пересек реку и прошел через Митанни; последнее наиболее вероятно, ибо летописи сообщают о нем: «Вожди Митанни явились к нему с данью на спине, чтобы молить его величество о даровании им сладкого дыхания жизни. Необычайное событие! Никогда не было слышно подобного со времени богов! Эта страна, не знавшая Египта, умоляет Благого Бога (фараона)». Достигнув крайнего пункта своего движения, вероятно лежавшего дальше того, которого достиг его отец, царь поставил пограничную плиту, как это делали его отец и дед. Его возвращение превратилось в триумфальное шествие, когда он приблизился к Мемфису. Восхищенное население собралось толпами туда, где проходили ряды его войск, ведшие с собой более 500 вельмож Северной Сирии, 240 их жен, 210 лошадей и 300 колесниц. Его глашатай вез для главного казначея около 1660 фунтов золота в виде ваз и сосудов, не считая около 100 000 фунтов меди. Отправившись в Фивы, фараон взял с собой семерых царей Тихси, висевших головой вниз на носу царской барки в то время, когда он приближался к городу. Он лично принес их в жертву Амону и выставил их тела на стенах Фив, оставив, как мы увидим, одного в назидание нубийцам. Его неожиданная энергия, по-видимому, подавила восстание прежде, чем оно успело сосредоточить все свои силы, и, насколько нам известно, урок был настолько внушителен, что не делалось больше уже ни одной попытки свергнуть его господство в Азии.