Я возьму твою дочь - Сабина Тислер

И с которым ей становилось все страшнее.

София стала ощупывать предметы дальше и поняла, что над комодом висит картина. Стало ясно, что речь идет не о комнате для релаксации. Нет, она находилась перед алтарем. Тайным алтарем Йонатана.

Здесь он сидел ночами и плакал. Здесь, перед этой картиной.

Она попыталась воспринять ее на ощупь. Поскольку картина была написана маслом, это оказалось возможным. Итак, это был портрет. Размером не меньше пятьдесят на восемьдесят сантиметров. София ощупала его сантиметр за сантиметром, и ей показалось, что она чувствует структуру волос. Потом она нашла небольшие возвышения, которые восприняла как слегка раскрытые, улыбающиеся губы, и продолжала исследовать лицо.

И вдруг ее накрыло горячей волной, потому что она натолкнулась на то, чему просто не могла поверить: там, где, как она предполагала, должны были быть глаза, оказались две дырки. Полотно было проколото какой-то безжалостной рукой.

София задрожала, ощутив ледяное дыхание ужаса у себя на затылке.

В это мгновение она услышала звук подъезжающей машины и, спотыкаясь, попятилась из комнатки. При этом она так неудачно натолкнулась на дверь, что ключ, торчавший в замке, упал.

София в панике опустилась на колени и стала трясущимися пальцами ощупывать пол. Через несколько секунд, показавшихся ей вечностью, она нашла ключ и попыталась вставить его в замок. Но руки дрожали так, что ей это никак не удавалось: ключ все время соскальзывал, и ей стало казаться, что он вообще сюда не подходит.

Она уже слышала голоса Йонатана и Риккардо перед домом.

И они раздавались все громче и ближе.

Наконец ключ вошел в замочную скважину. София закрыла дверь и бросилась так быстро, как только могла, в ванную. При этом она зацепилась за обеденный стол и скривилась от боли, но успела положить цепочку с ключом на полочку, где нашла ее, как раз в тот момент, когда Йонатан зашел в квартиру.

– Алло! – позвал он. – София?

– Я здесь!

Она вышла из ванной, пытаясь выглядеть как обычно, но ей даже не удалось восстановить дыхание.

– Что-то случилось?

– Нет. Ничего.

– У тебя такой вид, словно в ванной ты столкнулась с призраком!

– Нет, ничего. Все в порядке.

София заставила себя улыбнуться.

Йонатан подошел к ней и поцеловал.

– У твоего отца порвано ахиллово сухожилие. Его придется оперировать. Наверное, уже завтра.

В обычное время София при таком известии испугалась бы, но сейчас ей было все равно. Закрытая комната не шла у нее из головы, потому что с того момента, как она нащупала на портрете выколотые глаза, в ней поселился страх перед Йонатаном.

– Я хочу, чтобы ты дала мне обещание, София.

Был январь, и Йонатан собирал чемодан.

– Дай мне честное слово и поклянись на Библии и жизнью твоих родителей, что ты не выйдешь из этого дома, пока меня не будет! Va bene? He выезжай с Риккардо в село даже на время, которое нужно, чтобы выпить кофе на пьяццо, и не принимай никого из гостей! Слышишь меня, никого! Если приедет какой-нибудь ремесленник, уйди в дом и закройся на ключ! Не показывайся никому и оставайся в своей комнате. Спрячься! Это очень важно, любимая, и только если ты будешь придерживаться того, что я требую, я смогу вернуться! Возможно, это последний раз, когда я вынужден просить тебя об этом!

У Софии больше не было сил. Она не защищалась и не возмущалась, она ничего не спрашивала, просто поклялась жизнью родителей, что во время отсутствия Йонатана не будет встречаться ни с одним человеком. Да и с кем ей встречаться? У нее уже давно не было друзей.

Десять дней назад Йонатан, сидя вечером у камина, внезапно сообщил ей, что ему нужно уехать в Германию. Потому что его двоюродной сестре стало хуже. Намного хуже.

– Мне кажется, она умрет, – сказал он, – и я хочу быть рядом в ее последние дни.

София отнеслась к его решению с пониманием, хотя эта двоюродная сестра казалась ей какой-то таинственной особой. Йонатан за последние месяцы, с тех пор как побывал на похоронах доктора Кернера, вспомнил о ней всего один раз, и Софию удивляло, почему он никогда не разговаривал по телефону с ней или хотя бы с больницей, где она лежала.

– А как зовут твою кузину? – спросила она.

Йонатан замешкался всего лишь на долю секунды, прежде чем сказать «Даниэла», но София это заметила.

Двенадцатого января в шесть часов утра они попрощались. На улице было темно, хоть глаз выколи. София еще чувствовала тепло постели, когда стояла на холоде и обнимала его.

– Как долго? – прошептала она. – Как долго тебя не будет в этот раз?

– Недолго. – Йонатан поцеловал ее в глаза. – Помни, что ты обещала. Тогда ничего не случится, и я скоро вернусь. И ты все поймешь.

«Да, – подумала она. – Уезжай. Уезжай куда хочешь».

Холод, пробиравший ее, был неприятнее, чем мысль, что она остается одна. «Возвращайся и объясни мне, что случилось. Может быть, можно будет начать все с начала». С мужчиной, который уже почти пять лет не спал с ней, а предпочитал плакать по ночам перед портретом с выколотыми глазами.

Йонатан уехал. Она стояла и махала ему рукой. Он еще не отъехал далеко, как увидел в зеркале, что она уже побежала в дом. Может быть, на три или четыре секунды раньше, чем нужно, и чересчур поспешно, но эти секунды болью отозвались в его сердце.

Четырнадцатого января Йонатан занял позицию в лесу. У продавца спортивных и туристических товаров он купил специальную зимнюю одежду – куртку, брюки и сапоги, которые сгодились бы даже для похода в Арктику, потому что предполагал, что придется, может быть, целыми днями находиться на наблюдательном посту.

Уже десять дней температура в Германии не поднималась выше ноля градусов, земля была промерзшей и твердой. У Йонатана с собой был теплый коврик, и он надеялся, что это позволит ему хотя бы иногда садиться и вытягивать ноги. Кроме того, в просторных карманах куртки у него был горячий чай в термосе, бутерброды, карманный нож и фонарик. Свой мобильный телефон он переключил в режим «Тихо» и на виброзвонок.

Риск быть обнаруженным случайными прохожими был невелик: дорога проходила с обратной стороны дома, а здесь были сплошные заросли, и можно было предположить, что в такую неуютную погоду никто не станет прогуливаться в лесу. Учуять его могли только собаки, но об этом он не хотел даже думать. Если до этого дойдет, он как-то отреагирует.

Он ждал пять часов, пока увидел ее в первый раз. Растрепанная и заспанная, она вышла в кухню, взяла из шкафа бокал, наполнила его водой из-под крана и жадно ее выпила. Потом оперлась на стойку, постояла немного и принялась глубоко дышать. Было видно, как ее грудная клетка поднималась и опускалась.