Демоны вне расписания - Сергей Осипов

Поймав мой скептический взгляд, он снова задумался и еще через пять минут сообщил:

– Да. Говорил. Я признался в этом Питеру Андерсону, племяннику Джулиана. Мы выпили, стали хвастаться…

– Ну и…

– Он вызвал меня на поединок… – вытягивал из себя воспоминания Иннокентий, причем, судя по его выражению лица, это был адский труд. – Вызвал меня на поединок, и… И я его убил.

– Два-ноль в твою пользу, – подытожила я. – И что дальше?

– А что может быть дальше?

– Ну а остальные Андерсоны знают?

– Знаешь, я им уже один раз рассказывал, зачем повторяться? Кому нужны исповеди трехсотлетней давности?

Тут он был прав. Исповеди трехсотлетней давности мало кого интересуют. Во-первых, потому, что они трехсотлетней давности, во-вторых, потому, что они исповеди. Исповедь подразумевает, что сейчас человек станет вытаскивать из себя наружу всю свою боль, все свои несбывшиеся мечты, все свои утраченные иллюзии. Ну и кому на это приятно смотреть? Люди, скорее всего, благоразумно разбегутся в стороны, как от взрывного устройства, чем станут сердобольно выслушивать историю чьих-то страданий.

Я, к примеру, точно не стану такое слушать. Зачем лишний раз смотреться в зеркало, если заранее знаешь, что тебя там ждет?

Или… Или не знаешь?

Ключник выставил их наружу, закрыл за ними дверь, запер ее на все замки и засовы и, наверное, давно занимался своими обычными делами – пил самогон или сортировал черепа, – а они все еще стояли перед входом в подземелье, растерянные и подавленные. Настя уже и забыла, что намеревалась устроить Денису свирепую выволочку сразу же, как только они выберутся на свет. Сам Денис завороженно лохматил пятерней свои волосы на затылке, а на лице его была написана глубокая растерянность. Они стояли рядом, но не смотрели друг на друга, словно только что вместе пережили что-то постыдное, а что еще хуже – возможно, изменившее их отношение друг к другу.

Прошло, может быть, пять минут, а может, и больше, когда Денис все же оставил свою макушку в покое и осторожно тронул Настю за локоть.

– Послушай, я…

– Потом, – сказала Настя. – Все потом…

Она поняла, что ей сейчас совершенно не хочется устраивать сцен Денису, не хочется слушать его оправдания, даже если те неожиданно окажутся убедительными. Настя хотела убраться отсюда прочь, чтобы дневное солнце наконец прогрело ее кости и вытравило оттуда подземный холод и подземный страх.

Так что Настя взяла Дениса за руку – и тот с готовностью подчинился – и повела его к дороге, приговаривая на ходу:

– Потом расскажешь, все потом…

И Денис кивал ей в ответ, кивал слишком покорно, чтобы Насте это понравилось; слишком покорно, чтобы правдивый рассказ обо всем случившемся входил в его намерения.

Когда они приехали в город, зашли в свое излюбленное кафе и поднялись на второй этаж, где было поменьше народу, Денис по-прежнему был готов ответить Насте на все ее вопросы, но растерянности и покорности в нем уже не чувствовалось. Настя скорее почувствовала в нем сосредоточенность, словно Денис пытался на ходу решить какую-то важную проблему, но ему не хватало ни времени, ни еще какой-то очень важной вещи.

Подземный холод еще не до конца отпустил Настю, поэтому она взяла горячий чай. Перед Денисом стоял высокий бокал с апельсиновым соком, но Настю грызли сомнения насчет того, этот ли напиток нужен ее парню сейчас.

– Может быть, тебе выпить? – предположила Настя.

– Выпить? – он недоуменно посмотрел на свой бокал. – Ну да, конечно. Вот мой сок.

– Выпить что-нибудь алкогольное, – пояснила Настя.

– Нет, не нужно, – как-то уж слишком резко ответил Денис. – Алкоголь… Он нехорошо на меня действует.

– Понятно, – сказала Настя. – Слушай, я правильно поняла… Ты что, вообще не пьешь? Я сейчас поняла, что за все время, пока мы с тобой знакомы, я ни разу не видела, чтобы ты…

– Он нехорошо на меня действует, – повторил Денис.

– Может, это у вас в стране традиции такие?

– И традиции тоже. У нас такая традиция, что до двадцати лет нельзя пить алкоголь.

– Понятно. У нас немного другая традиция, – попыталась улыбнуться она, но лицо Дениса оставалось сосредоточенным, словно он принадлежал к религиозной секте, где табу на алкоголь было краеугольным камнем веры.

– Я завела об этом речь, потому что после… – Настя запнулась, затруднившись определить случившееся, и потом произнесла слово, вроде бы подходящее, но в то же время никак не отражающее суть сегодняшнего нисхождения в подземелье. – После стресса иногда даже нужно чуть-чуть выпить…

– Он нехорошо на меня действует, – раздраженно сказал Денис. – Однажды… Однажды я выпил алкоголь. И после этого поступил плохо. Совершил ошибку. Потому что плохо соображал. Больше я не буду пить алкоголь.

– Понятно. А еще я хотела спросить…

Денис напрягся, и Настя быстро свернула в безопасную сторону:

– Как вышло, что ты так хорошо говоришь по-русски?

– Долго учился, – сказал Денис, которому этот вопрос явно понравился больше предыдущего. – С пяти лет я учился, учился и потом еще учился. Очень скучно, но это тоже традиция. Никуда не денешься.

– А почему тебя учили именно русскому?

– Меня учили всем основным языкам. Английский, французский, немецкий, испанский…

– Bay, – сказала Настя. – С ума сойти. Я английский тоже лет с пяти учу и никак толком не выучу, а уж чтобы еще четыре языка…

– Пятнадцать, – уточнил Денис.

– Что?

– Пятнадцать языков. Не все одинаково хорошо, но…

– Ни фига себе! – искренне восхитилась Настя. – Пятнадцать! Русский, английский, французский, немецкий, испанский… Это пять. Еще десять?! Это какие же – итальянский, да? А китайский?

– Не очень хорошо, но…

– Обалдеть! Монахова офигеет, если узнает! Хотя нет, не офигеет. Для нее это ничего не значит, она предпочитает банковские счета и драгоценные металлы. Если бы у тебя было пятнадцать банковских счетов в Швейцарии, это бы она оценила! Или нет, она бы просто свернула мне шею, если бы у тебя было пятнадцать банковских счетов. – Настя рассмеялась. Кажется, холод все-таки ушел из ее тела и мыслей. Кажется, она вернулась к тому, что было раньше. А Денис?

Денис тоже улыбался, пил свой сок, но кто знает, что там было у него внутри?

– Слушай, – Настя продолжала веселиться уже не столько для себя самой, сколько для Дениса, – вот ты выучил пятнадцать языков, а какой из них самый смешной?

– Самый смешной? После русского?