Кто убил Влада Листьева? - Юрий Скуратов

— Какое задание?

— Ну это… насчет пачкуна из газеты.

— По телевидению уже передали сообщение. Следы не остались?

— Обижаете, Сергей Иосифович! Как можно?

— Ладно, свободен… — сказал Бейлис, потом, пересилив себя, добавил: — За службу спасибо!

Начальник службы безопасности поклонился неуклюже и попятился, продолжая держать руку у виска. Бейлис пожевал губами, сделал рукой милостивый жест:

— Завтра во второй половине дня можете подойти в кассу… За премией.

— Премного благодарен! — Начальник службы безопасности поклонился вновь, сделал это еще более неуклюже, чем в первый раз, вспотел еще сильнее.

Бейлису было жалко этого человека. Но как бы там ни было, надо ставить на его место нового сотрудника. Когда начальник службы безопасности исчез за дверью, Бейлис выдвинул ящик стола и из россыпи лежавших там мобильных телефонов взял один, которым еще ни разу не пользовался, с новой установочной картой — кажется, сим-картой зовется эта полудеревяшка, полукартонка, и набрал номер «чистильщика».

Прозвище у «чистильщика» было соответствующее — Палач.

— Пришла пора, — сказал Бейлис Палачу.

— Я готов.

Услуги Палача стоили раз в шестьдесят выше, чем услуги начальника службы безопасности.

— Моего начальника службы безопасности знаешь?

— Естественно. — Едва Палач произнес эти слова, как Бейлис отключился: телефонный эфир дырявый, лишние речи произносить ни к чему.

Поздно вечером начальник службы безопасности попал в метро под поезд. Никто даже понять не мог, как и зачем его занесло в метро — последние четыре года он ни разу туда не спускался, ездил на персональной иномарке с водителем и черными стеклами, а тут его зачем-то занесло в московскую подземку.

Он стоял на платформе, ожидая поезда, и, когда из туннеля выскочил, с визгом тормозя, состав, наклонился и медленно, будто в кино с замедленной съемкой, полетел под колеса головного вагона.

Машинист хоть и тормозил, но ничего поделать не мог. Тормозной путь у состава слишком длинный, вагон поддел начальника службы безопасности, тот взвился вверх и упал точно на стальную нитку, примыкавшую к высокой стенке перрона, в следующий миг вагон наехал на него.

Начальника службы безопасности измяло так, что его нельзя было узнать. Поскольку при нем» не оказалось никаких документов, никаких бумаг, даже «квитанции из химчистки», что часто оказывались у трупов в советских кинодетективах, он был отправлен в морг как человек «без определенного места жительства».

Обещанную шефом премию начальник службы безопасности так и не успел получить.

В тот же день у Бейлиса появился новый сотрудник — бывший комитетский полковник с большой, будто чугунок, головой и жесткими серыми глазами. Бейлис вызвал к себе секретаршу.

— Люсинда, познакомьте Хампаша Хасановича с коллективом, проведите по всем кабинетам, покажите, где кто сидит и где что находится. Хампаш Хасанович — новый сотрудник нашей фирмы, советник по безопасности.

Люсинда увела Хампаша Хасановича, через десять минут вернулась в кабинет Бейлиса.

— Он в комнате этого самого… главного нашего «безпековца» засел за компьютер и выходить не хочет…

— Правильно делает.

— А где наш прежний начальник службы безопасности? — не удержалась от вопроса Люсинда.

Бейлис глянул на нее колко, покачал головой — такое качество, как любопытство, он никогда не поощрял в своих сотрудниках.

— Уволился, — ответил он коротко, подумал о том, что если Люсинда задаст еще один подобный вопрос, то уволиться придется и ей. Хотя жалко, она слишком преданный человек, а преданность ныне ценится превыше всего. Но Люсинда, словно что-то почувствовав, неожиданно сделала книксен. Получилось довольно ловко для ее полной фигуры.

Лицо Люсинды озарилось радостной улыбкой.

— Слава Аллаху! — сказала она. — Такой был противный мужик.

— Потому и не задержался в нашей конторе. — Бейлис, поддаваясь улыбке Люсинды — бесхитростной и хищной одновременно, в секретарше его сочетались качества, совершенно несочетаемые, — улыбнулся сам. — Ничего, — произнес он подбадривающим тоном, — проживем и без начальника службы безопасности.

— Правильно, Сергей Иосифович, — поддержала шефа Люсинда. — Советник — это ведь выше начальника службы безопасности?

— Выше, — подтвердил Бейлис.

— Начальник — это всего лишь начальник отдела, а советник — это ого-го!

Логика у Люсинды была железная.

В работе теряется контроль над временем. И если бы только над временем текущим — часами и минутами: забыть, что надо пообедать или что наступила пора ужина, немудрено, такое бывает сплошь да рядом. Занятой человек перестает следить даже за временем года… Недаром говорят, что в России люди живут, чтобы работать, а за рубежом работают, чтобы жить. Времена года несутся быстро, одно время сменяет другое, но бывают и сбои. Самая неуютная, самая безрадостная пора в Москве — это два осенних месяца, вернее полтора — вторая половина октября и ноябрь. Земля влажная, стылая, поблескивает полузамерзшей жижей между пластами асфальта в московских дворах, на нее падает снег и на глазах становится черным, на душе от этого также делается черно; на дачу не сунешься — ветер свистит такой, что может свалить с ног…

Впрочем, самый опасный ветер — не тот, что может сбить с ног на дачном участке, другой. Тот, что завывает в душе. Сечет в кровь, сечет безжалостно, вместе со снегом, с ледяной крупой, с перемерзлым, твердым, как стальная стружка, песком. Хочется, чтобы наступила тишина, чтобы в окошко заглянуло солнышко, чтобы люди теплее начали относиться друг к другу.

И Вельский, и Трибой, и Бейлис, и Кржижановский, и Катышев — все они потеряли счет времени и ощущали себя виноватыми, правда, в неравной степени, поскольку и работа у них была разная, а главное, разными были цели. Вельский иногда, глянув в окно, удивлялся: «Ба-ба-ба! Да уже зима наступила!» В следующий раз, глянув в окно, с удивлением отмечал: «На улице весна! Надо же! Как быстро летит время! Месяцы пролетают со скоростью дней и часов!» То же самое было и с Бейлисом, и с Трибоем.

И все равно нам катастрофически не хватает времени. Говорят, Лев Толстой, умирая, что-то писал пальцем на одеяле, словно хотел сказать остающимся в этой жизни людям что-то очень сокровенное, святое, только ему одному известное. И никто не знает, что это были за слова. А может, он дописывал свою последнюю книгу? А может, просил прощения у Бога за все свои ошибки? Или давал наказ: люди, живите мирно, не ругайтесь, не унижайте, не убивайте друг друга, не ссорьтесь, лю-ю-ди! Очень хорошие заветы, только никто не слышит, никто не почитает их!

Вот время!

«Я твердо убежден в том, что время наше будет проклято, — записал Вельский в своем дневнике. — Того, что происходит сейчас, не было даже в Гражданскую войну, это я уже говорил и готов повторять много раз.