Несостоявшийся император Федор Алексеевич - Андрей Богданов

Яна III Собеского, судя по черновому отпуску, собирались уведомить, что царь Федор Алексеевич перед смертью самолично «вручил» скипетр, державу и другие царские инсигнии брату своему Петру, который и взошел 27 числа на прародительский престол. Вскоре в текст было внесено существенное исправление: вместо зачеркнутого «вручил» оказалось — «оставил» (Л. 10). Эта менее определенная форма версии завещания царских инсигний, вместе с другими исправлениями, отразилась в беловике отпуска, который, однако, подвергся новой правке.

Фраза, будто Федор Алексеевич «оставил» инсигнии брату, была вовсе вычеркнута; осталась простая констатация, что Петр «учинился» на прародительском престоле. Понятие «учинился» входило в традиционную формулу воцарения и подразумевало предварительную мотивацию (наследие «предков наших великих государей», а затем еще и богопоставленность по закону Церкви). В данном случае мотивация наследием было отброшена, хотя при наличии старшего брата Ивана она требовалась сугубо. Поскольку слово «учинился» из констатирующей части текста было перенесено в мотивационную, в первой пришлось исправить фразу на «восприяли» (мы, Петр Алексеевич, государство). По мере сокращения светской аргументации, служащие Посольского приказа все более апеллировали к Богу. В первый раз, сняв слово «вручил», они добавили, что Петр сел на престол «при помощи всемогущего Бога» (Л. 10). Исключительно на Господа приходилось уповать после полного отказа от версии завещания царства (Л. 4).

Впрочем, грамота, датированная в черновом и беловом отпусках апрелем, не была отправлена адресату. В начале мая, когда в Москве вовсю бушевало народное восстание, «верхам» пришла в голову мысль представить воцарение Петра «всенародным и единогласным избранием» на Земском соборе. Этот мотив, подходящий для внутреннего пользования (особенно в провинции, где не ведали о воцарении Петра «того ж часу» по смерти Федора)[320], дисгармонировал с образом наследного и богохранимого Российского самодержавия, который Посольский приказ культивировал в международных отношениях.

Так что от версии избрания, возникшей в связи с внутренними трудностями, в грамотах «иноземным потентатам» воздержались. Послания к «Галанским статам» и лично штатгальтеру Вильгельму Оранскому составили по последнему варианту грамоты к Яну Собескому (Петр «учинился» на престоле), в связи с новыми соображениями добавив тезис о всенародном признании государя:

«И наши царского величества подданные, сибирские, и касимовские, и московские царевичи, и ближние наши бояре, и окольничие, и думные люди, и всего нашего Российского царствия всяких чинов люди во святей Церкви пред святым Евангелием обещание учинили, что им нам, великому государю нашему царскому величеству, верно служить и всякого добра хотеть»[321].

Непротокольное сообщение о всеобщей присяге косвенно отражало наличие версии избрания и способствовало если не мотивации законности воцарения Петра, то, по крайней мере, убеждению иностранных адресатов в стабильности его положения (в действительности весьма шаткого). Видимо, оно было в сокращении скопировано посольскими подьячими с «соборного акта» об избрании Петра, сочиненного к этому времени в Разрядном приказе с соизволения патриарха, которому в документе отводится ведущая роль[322].

Наречение в конце мая по требованию восставших на престол старшего царевича Ивана (при сохранении за Петром статуса царя-соправителя) сняло вопрос о правах на престол — и при переработке нидерландских грамот текст о присяге в обеих был вычеркнут (Л. 3–4,7). Теперь грамоты констатировали, что «обще мы, великие государи», взошли на московский престол — как будто и не было почти месяца народных волнений и кровопролития в российской столице в связи с нарушением наследного права.

Черновые отпуски сообщений в Нидерланды не имели дат — только после их переработки для двух царей было помечено, что грамоты посланы «месяца июня… дня» (Л. 5). Аналогичная грамота в Пруссию отправилась с гонцом Дмитрием Симоновским 9 июня — а именно он должен был, продолжив путь, завезти послания в Нидерланды и Англию[323]. Помимо белового, сохранился черновой отпуск этой грамоты, писавшийся первоначально для одного Петра.

К сожалению, черновик был обработан с помощью ножниц и клея, но судя по местам редактирования и его результату — аналогичному грамотам в Нидерланды, — курфюрсту Фридриху Вильгельму предполагалось сообщить буквально то же, что Вильгельму Оранскому и «высокомочным статам». Чудом сохранившаяся первоначальная дата отправки грамоты — 9 мая — показывает, к какому времени версия завещания была вытеснена легендой о «всенародном избрании» Петра[324].

Как видим, мотивация воцарения младшего брата в обход старшего завещанием Федора Алексеевича просуществовала недолго. Всего несколько дней, если учесть, что бранденбургский курфюрст был не первоочередным адресатом грамот о воцарении. Пруссия, вместе с Голландией и Англией, были последними в ряду христианских государств, к которым в июне 1682 г. все-таки выехали гонцы. Более важными считались — и, соответственно, раньше оформлялись — грамоты к Австрийскому императору и королю Польскому (гонец Н. Венюков), в Швецию и Данию (Н. Алексеев); из мусульманских держав — в Персию (И. Силин) и Османскую империю (М. Тарасов)[325]. Известно, что отъезд гонца Н. Венюкова в Польшу и Империю с грамотой о воцарении Петра был назначен на 9 мая[326]. Очевидно, ясность в формулу объявления о воцарении была внесена за несколько дней до этого, и версия завещания существовала только в последние дни апреля, максимум — первую неделю мая.