Кровавые игры - Челси Куинн Ярбро

Он должен чего-то добиться, хотя бы во имя наших детей. Ты их не видела, а жаль - они чудо как хороши! Думаю, у меня есть все основания ими гордиться. Хиларию сейчас двенадцать, он развит не по годам. Один из дядьев Друза обещал взять нашего первенца в дом и дать ему надлежащее образование, Фонтэну почти десять, учителя говорят, что умственно он во многом превосходит своих сверстников. Они, естественно, советуют отправить его в Грецию, но я полагаю, что мальчику полезнее Рим. Мы с мужем думаем, как решить этот вопрос. Друз надеется на протекцию со стороны Юста и собирается вскорости с ним снестись. Маю всего шесть, что из него получится - непонятно. Пока его влечет все военное, но здесь другого и нет.

Флоре девять, она обещает стать настоящей красавицей, если научится правильно одеваться. Я даю ей советы, но все без пользы. Не займешься ли ее воспитанием ты? Через пару лет я могла бы прислать Флору в Рим. Она станет тебе и помощницей, и компаньонкой. У нее есть задатки, не то что у семилетней Салъвины, та какая-то шумная, грубоватая - я этого не люблю. Младшей, Корнелии, чуть больше двух. Очень воспитанная малышка, несмотря на свою ножку. Наш гарнизонный врач пытается что-то с ней сделать, пока есть возможность. Хромота почти незаметна, но… Трудно составить хорошую партию с этим дефектом. Я очень тревожусь - и есть отчего.

Меня страшно расстроила весть о кончине нашей сестры. Ты ведь знаешь, мы с Виридис были очень близки, у нас разница в каких-то два года. Перевернуться в колеснице по дороге в Патавий[46], отделаться переломом руки - и для чего? Чтобы потом рука почернела и все закончилось горячкой и смертью? Я была просто потрясена. И зачем только Ариан позволил местным лекарям вправлять перелом? Разве он не знал, что все они - коновалы? Теперь нас у матери только двое, моя дорогая Оливия. Отец, четыре наших возлюбленных брата и наша дорогая сестра покинули этот мир.

Надеюсь, теперь ты мне станешь писать почаще. Перерывы в несколько лет - это уже чересчур, правда я думала, что виной тому позор, который навлекла на род Клеменсов попытка государственного переворота. Горько думать, что, повернись все иначе, и мы, будучи членами победившего клана, находились бы. в Риме, наслаждаясь почестями, которых не даст никакая честная служба. Нет, я не ропщу, чтобы не задевать память отца и не вызывать недовольство наших духов-хранителей. И все же мне хотелось бы улучшить позиции Аруза. Ты не знаешь кого-нибудь, кто мог бы вступиться за нас и помочь нам вернуться в Рим? Нет-нет, я не прошу тебя говорить с мужем. У вас ведь с ним сейчас что-то не ладится, однако семейные бури не вечны, замолви за нас словечко, когда горизонт будет чист. Разумеется, лишь в том случае, если он сохранит влияние при дворе после очередного сражения за порфир.

Как же много я написала! Это показывает, как ясоскучилась по тебе. Не удручайся по пустякам и прими мой совет: будь поснисходительнее к своему Юсту. Мужчины тщеславны и порою несносны, но от них исходит много хорошего, если женщина не лишена тактичности и ума. Подумай об этом. Все перемелется, уж ты мне поверь. Мужья временами нас огорчают, однако, по меньшей мере, у тебя есть утешение – Рим. Я, кажется, отдала бы все, чтобы иметь такую опору.

Довстречи на берегах Тибра. Прими наши уверения и поклоны.

Цецилия Меда Клеменс, супруга Янусиана.

Лютеция.

21 ноября 821 года со дня основания Рима».

Над семью холмами бушевала январская буря. Дождь сплошными потоками заливал вечный город, превращая его в серое, однообразное нечто. В низких местах вода затопляла улицы целиком, и там, где не было мостовых, прохожие и повозки вязли в грязи, сыпалась ругань. Многие, правда, в такую погоду предпочитали сидеть по домам, хотя страсти после очередной смены правительства еще не остыли.

Атриум особняка Корнелия Юста Силия тоже был превращен в озерцо – впрочем, слуги с ним уже справились и теперь тряпками собирали последние лужи. Местами над полом курился парок, там, где под мрамором проходили отопительные каналы. Горячий воздух в них поступал из центральной печи, обогревающей заодно и бассейн, и конюшенные пристройки. Дом отапливался неплохо, однако работу печи сводили на нет гуляющие по всем помещениям сквозняки, и, чтобы их унять, Юст приказал задрапировать все окна тяжелыми шторами. Сам он сейчас находился в малой столовой восточного крыла здания, хмуро наблюдая за действиями раба.

– Экий ты все же болван! Я ведь сказал, где прибить эту скобу.

– Но, господин, здесь для нее нет опоры.

– Не собираюсь выслушивать твои бредни,- спокойно прервал ослушника Юст.- Скобу следует укрепить только там, или портьера не дойдет до стены и мне будет дуть в спину.

– Господин, прости меня, но гипс не удержит гвоздь. Позволь, я сдвинусь правее или левее.

– Эй, азиат, ты, как видно, не знаешь хлыста? – нахмурился Юст.- Я покупал тебя как отменного мастера. А ты, оказывается, гвоздя не умеешь забить, да еще дерзишь. Это печально. Последний из тех, кто мне возражал, прожил ровно столько, чтобы успеть раскаяться в этом.

Азиат побледнел.

– Я сделаю как ты хочешь,- пробормотал он,- но скоба не будет держаться.

– Ради собственного благополучия молись, чтобы держалась,- твердо произнес Юст.- Столовая должна выглядеть безупречно.

Понурившись, плотник вернулся к работе и осторожными ударами молотка принялся закреплять скобу в указанном месте.

Юст наблюдал снизу, поигрывая хлыстом.

Вошедший в столовую Моностадес поклонился и замер, выжидательно поглядывая на патрона. Тот молчал, и раб, кашлянув, произнес:

– Мой вопрос касается ужина, господин.

– Ужина? – Юст повернулся.- Есть проблемы? - сердито спросил он.

– Нет,- уверил его Моностадес.- Никаких. Только надо решить что-то с вином. Ты сказал, что сам дашь указания.

Три года службы в доме сенатора многому научили грека. Раболепие и безграничную преданность высшему существу он демонстрировал на редкость отменно.

– Ну-ну,- довольно вымолвил Юст и зашагал вразвалочку к двери.- Полагаю, в такую погоду вино следует подогреть, чтобы высокий гость не почувствовал неудобства.

Моностадес выдавил из себя почтительную улыбку.

– Повар уже поставил котел на огонь. Он говорит, что может составить список наиболее подходящих напитков.

Обычно Юст благосклонно относился к подобным вещам, но от сегодняшнего ужина зависело слишком многое.

– Повар превышает свои полномочия,- обронил он, выходя в атриум и бросая взгляд на коридор, уводящий в северное крыло.

– Госпожа у себя,- быстро сказал Моностадес, предвосхищая готовый сорваться с языка Юста вопрос.- Ее стережет Сибинус.