Венценосные супруги. Между любовью и властью. Тайны великих союзов - Жан-Франсуа Сольнон

Однако его уход связали с Альбертом. Пресса начала яростную кампанию против принца. Его действия сочли неконституционными: разве не он участвовал во встречах, на которых королева принимала министров? Не он ли вел переписку с иностранными дворами «в намерении помешать политике законных советников Ее Величества»? Вспомнили и о старых претензиях: Альберт — незваный гость из-за границы. Придумали и новые, самые неожиданные: он не умел садиться на лошадь по-английски! Альберта словно подхватил поток недоброжелательств. Его к месту и не к месту упрекали за вражду с Палмерстоном, за общение с Оранским домом, за дружбу с Пруссией, за слабость в отношении России. Обвиняли его и в том, что он манипулировал королевой, навязывал ей свою волю и стремился ослабить страну и народ.

Эти нападки породили самые дикие слухи. Альберт старался избежать войны с Россией, которая в июне 1853 г. вторглась в придунайские области Оттоманской империи, но в его действиях увидели предательство. Когда в ноябре русский флот уничтожил турецкий в черноморском порту Синопе, Англия встревожилась, поскольку всегда старалась беречь свои индийские пути. Тот, кто не разделял тревоги Альбиона, мог быть только предателем британских интересов! Поговаривали также, что принц успел обмануть королеву. Ему вменяли государственную измену, из чего следовало, что его необходимо было арестовать и заключить в Лондонском Тауэре! Виктория пыталась остановить эти слухи и клевету. И в палате общин, и в палате лордов те, кто обладал влиянием, выступали в защиту Альберта.

Хотя парламентское большинство и оппозиция объединились и опровергли в парламенте «сумасшедшие выдумки», жертвой которых стал Альберт, в народе принца продолжали не любить. «В Англии, — заметил его дядя Леопольд, — оскорбления составляют почти что смысл жизни». Слабое утешение для Виктории, больно задетой той «грязью», что пресса выливала на ее мужа! Причиной тому — в этом она была убеждена — мог быть только Палмерстон. Вероятно, министр не сам лично сочинял злобные статейки, а был скорее всего их вдохновителем и следил, чтобы их не опровергли. Власть, которую приобрел Альберт, его склонность во все вмешиваться, влияние на супругу — все беспощадно разоблачалось.

Когда Англия ввязалась в Крымскую войну (1853–1856), всем было известно, что принц не одобрял этот конфликт в отличие от английского народа, единодушно рвущегося скрестить шпаги, а также охваченной военным азартом его собственной жены. Вмешательство Англии на стороне Франции и Оттоманской империи в войну против России пользовалось, по словам самой королевы, «большей поддержкой, чем можно было бы себе представить». Виктория считала это столкновение неизбежным, требовала увеличения вооруженных сил как минимум на 30 000 человек и открыто ругала Пруссию за нейтралитет, обращаясь к королю Фридриху Вильгельму IV с далеко не дипломатичными словами. «До настоящего момента, — писала она, — я считала Пруссию великой державой». Виктория обвиняла берлинского монарха, пренебрегающего обязательствами, которые накладывал на него королевский ранг: «Вы точно так же отступаете от своей роли по отношению к Пруссии. И если вашему примеру найдутся подражатели, то от Европы ничего не останется; у закона больше не будет поборников, а у угнетенного — защиты».

Видя воинственный настрой Виктории, Альберт не торопился его поддерживать. Когда он выразил удивление, что Россию не пустили на Черное море, или стоило ему указать, как плохо подготовлена военная экспедиция, Виктория сразу же злилась на него. Скольких жизней стоили сражения — под стенами Севастополя погибли 20 000 англичан — и как страдали британские солдаты, королева знала по сообщениям У.Г. Рассела, первого военного корреспондента в истории. Но когда ей сообщали о славных военных победах лорда Кардигана в Балаклаве или лорда Реглана в Инкермане, она ликовала. Альберт же оставался равнодушен к успехам британского оружия.

Принц взял на себя руководство королевской комиссией Патриотического фонда, помогавшего семьям погибших в бою или раненых солдат. Он составил королевскую грамоту об учреждении Креста Виктории, также назывался и наградной орден, которыми чествовали тех, кто проявил храбрость перед лицом врага. Но Альберт не разделял патриотический порыв своей жены, государственных мужей и всего народа. За три недели до подписания Парижского договора, который ставил точку в войне, Виктория выразила «неприязнь» к заключению мира в надежде, что новые военные операции позволят «нам добиться лучших условий». Палмерстон, занимавший должность премьер-министра, успел помириться с королевой и счел себя обязанным объяснить ей необходимость окончания войны. Но Виктория продолжала находить мир «преждевременным».

Охваченные ксенофобией и патриотической экзальтацией англичане ополчились на принца за то, что у него отсутствовал боевой раж, боялись его влияния на королеву, возмущались ростом его авторитета. Критики приписывали Альберту вульгарное тщеславие, утверждали, что он играл на слабых сторонах соперничающих сторон, вечно стремился внести разлад, плел интриги, вместо того чтобы блюсти верность одной из партий. И на фоне кулуарных махинаций, частых роспусков палаты общин (редко кто дотягивал до конца мандата), монархия казалась столбом, чья устойчивость обеспечивалась за счет превосходства королевы. Надо признать, что Альберт приложил к этому руку. В народе видели это и ставили принцу в вину, не желая видеть, что для самих министров Альберт был бесценным: одни устремлялись к нему в надежде при его посредничестве «достучаться» до королевы, другие — желая воспользоваться его многочисленными талантами и солидным опытом. Неужели он навсегда останется мужем Ее Величества, личным секретарем королевы и королем без короны?

Виктория уже давно хотела предложить Альберту титул, что соответствовал бы его функциям. Она любила его и знала, скольким ему обязана. Королева жаждала официально объявить его своим законным советником и поставить на одну ступень с собой. «Это нетрудно, — как-то сказал ей премьер-министр Абердин, — но еще не пришло время». Наступил ли нужный момент? Парламент всегда отказывался официально признать человека, делившего власть с королевой Англии. Виктория говорила: жена короля обладала самым высоким саном после своего мужа, но о супруге королевы закон молчал. Как все остальные женщины, королева, вступая в брак, дала обет служить мужу и подчиняться ему, а «между тем, юридически, у него нет ни ранга, ни ясного положения. И это, — убежденно сказала Виктория, — создает странную и ненормальную ситуацию». Конечно, самые пожилые из членов королевской семьи отказались, когда Виктория выходила замуж, признать за Альбертом хоть какие-то прерогативы, но большинство из них успели скончаться, а их потомки были пока что молоды. Кроме того, все более частые встречи с европейскими монархами подталкивали к тому, чтобы определить, наконец, ранг Альберта и покончить с унижениями, которыми сопровождался почти каждый заграничный визит. Отныне же все, как тонко заметила Виктория, могли бы истолковать раны, нанесенные самолюбию принца, как оскорбление короне. Как после семнадцати лет брака, рождения наследников, общего правления можно было согласиться на то, чтобы видеть на троне Англии «королеву и ее иностранного супруга, принца Саксен-Кобург-Готского»?!