Ты не виноват - Дженнифер Нивен

Он понимающе кивает и перекладывает книги в другую руку, так что теперь у него освобождается ладонь рядом с моей. Время от времени я чувствую, как он касается меня. Мы идем по коридору, и несколько человек подряд либо спрашивают его «Как дела?», либо просто кивают в знак приветствия. Потом взгляды попадающихся навстречу общих знакомых перемещаются на меня, и мне становится интересно, что же они увидели необычного.

Элай Кросс устраивает вечеринку. Было бы неплохо, если бы ты пошла туда со мной.

Я задумываюсь над тем, а помнит ли он ту самую вечеринку у его брата, на которой мы были вместе с Элеонорой, после чего попали в ту жуткую катастрофу. Потом мне приходит в голову другая мысль. А что, если мы с ним снова начнем встречаться? И вообще, можно ли вернуться к такому положительному и стабильному Райану после Теодора Финча? Никто не посмеет назвать Райана Кросса фриком или говорить гадости у него за спиной. Он правильно одевается и говорит правильные слова, и в итоге обязательно поступит в правильный колледж.

Когда начинается урок географии, Финч не появляется. Но это и понятно, его исключили из школы. Но я никак не могу сосредоточиться на том, что нам рассказывает мистер Блэк. Чарли и Бренда тоже вот уже пару дней ничего о Финче не слышали, но они не сильно волнуются. Они знают, что такой уж он есть, Финч таким был, таким и останется.

Мистер Блэк начинает вызывать нас по очереди, расспрашивая о том, как продвигаются наши дела в подготовке проектов. Когда он доходит до меня, я напоминаю:

– Финча же тут больше нет.

– Это мне хорошо известно… его тут больше нет… и в школу он уже не вернется… А как у тебя… продвигается работа… мисс Марки?

Я думаю, что могла бы сейчас сказать: «Теодор Финч живет в своем шкафу. Мне кажется, у него серьезные проблемы. В последнее время у нас не было возможности путешествовать, и у нас на карте осталось еще четыре или даже пять мест, где мы планировали побывать».

Но я отвечаю:

– Мы узнаем очень много интересного о нашем штате. До этого я практически не была знакома с Индианой, а сейчас я изучила ее вдоль и поперек.

Похоже, мистеру Блэку понравились мои слова, и он переходит к следующему ученику. Пряча руки под партой, я отправляю Финчу сообщение: «Пожалуйста, дай знать, что с тобой все в порядке».

Ко вторнику новостей от него я не получаю, а потому еду к нему домой. На этот раз дверь мне открывает маленькая девочка. У нее короткие волосы, из которых все же ей умудрились соорудить пучок, и те же ярко-голубые глаза, как у Финча и Кейт.

– Ты, наверное, и есть Декка. – Мой голос напоминает мне манеру взрослых говорить с маленькими детьми, – как я это ненавижу.

– А ты кто?

– Вайолет. Я подруга твоего брата. Он дома? – Она открывает дверь пошире и отходит в сторону.

Наверху я прохожу мимо стены с самыми разными Финчами, стучусь в его комнату и жду ответа. Потом толкаю дверь, врываюсь внутрь и замираю, потому что сразу чувствую: здесь никого нет. И дело даже не в том, что комната пуста. Вся обстановка кажется мне странной и какой-то неестественной. Воздух как будто замер и не движется, словно это и не комната вовсе, а опустевшая раковина, покинутая моллюском.

– Финч!

Мое сердце начинает бешено колотиться. Я стучусь в дверцу шкафа, открываю ее и какое-то время молча стою перед ним. Одеяло исчезло, так же, как и гитара с усилителем, тетради и стикеры, кувшин с водой, ноутбук, книга, подаренная мной, автомобильный номер и моя фотография. Слова, которые мы писали, по-прежнему на стенках, здесь же и звезды с планетами, нарисованные им, только теперь они погасли, словно умерли, и больше не светятся.

Мне ничего не остается, как только искать то, что может подсказать мне, куда он все-таки подевался. Я достаю телефон и набираю его номер, но меня сразу переключают на голосовую почту.

– Финч, это я. Я в твоем шкафу, а тебя тут нет. Пожалуйста, перезвони мне. Я беспокоюсь. Я люблю тебя. Прости меня. Прости не за то, конечно, что люблю, об этом я никогда бы не стала жалеть.

Потом я начинаю открывать ящики его стола. В ванной я исследую все полочки и шкафчики. Он оставил некоторые вещи, но я не могу понять – то ли потому, что собирается вернуться, то ли просто из-за того, что они ему больше не нужны.

В коридоре я снова прохожу мимо его школьных фотографий. Его глаза будто следят за мной, и я так быстро слетаю с лестницы, что чуть не лечу с нее кубарем. Сердце колотится так быстро и так громко, что в ушах стоит гул, и я больше ничего не слышу. В гостиной я снова встречаю Декку, она смотрит телевизор.

– А мама дома?

– Еще не пришла.

– Ты не в курсе, она получала сообщение от моей мамы?

– Она редко проверяет телефон. Наверное, Кейт все знает.

– А Кейт здесь?

– Еще нет. Так ты нашла Тео?

– Нет, его дома нет.

– С ним такое бывает.

– Он уходит из дома?

– Он вернется. Он всегда возвращается.

Это в его духе. Он часто так поступает.

Я хочу обратиться и к ней, и к Чарли с Брендой, и к Кейт, и к их матери с вопросом: «Кто-нибудь вообще интересовался, почему он вот так приходит и уходит? Вам никогда не приходило в голову, что с ним может происходить что-то серьезное?»

Я захожу на кухню, смотрю на холодильник с магнитами и другие предметы, на которых он мог бы оставить записку, потом иду в гараж. Гаденыш тоже исчез.

Я снова обращаюсь к Декке, прошу сразу сообщить мне, если будут новости от ее брата, и оставляю номер своего телефона. Выйдя на улицу, я начинаю осматриваться по сторонам в поисках его машины. Но тут ее тоже нет.

Я достаю телефон и снова попадаю на голосовую почту.

– Финч, где ты?!

В своем стихотворении «Эпилог» Роберт Лоуэлл спрашивал: «И почему не рассказать, что все же там происходило?»

Я и сам не знаю, как ответить на ваш вопрос, мистер Лоуэлл. Может быть, этого никто не сможет рассказать. Я могу только рассказать о том, что меня удивляет: какие из моих чувств настоящие? Кто из моих многих «Я» является настоящим? Есть только один «Я», который мне нравится, и он был хорошим и бодрствовал, пока мог.

Я никак не мог предотвратить смерть птицы и чувствую свою ответственность за ее гибель. В какой-то степени я был в этом виноват, вернее, мы – моя семья и я, потому что наш дом выстроили на том месте, где стояло дерево кардинала, и он просто хотел вернуться к себе домой. Впрочем, наверное, никто не смог бы спасти его.

Ты была тем, кем мог бы быть любой. Но если бы кто-то и мог спасти меня, то это была бы ты.

Перед своей смертью Чезаре Павезе, верящий в великий манифест, писал: «Мы помним мгновения, а не дни».