Аргентина. Крабат - Андрей Валентинов

— А с собой не взял?

Курц наконец повернулся, скользнув взглядом по разоренному хозяйству. Андреас лишь пожал плечами вместо ответа. Зачем спрашивать, если каждую вещь вместе обсуждали и вместе же укладывали?

Тони прошелся по площадке, поглядел вверх, на затаившуюся за туманом скальную вертикаль.

— Не взял… Такая вот беда[79].

* * *

Сигаретный дым горчил, табак был влажным, камень под ногами — мокрым. Свитер не спасал от сырости, а первая, самая вкусная, затяжка — от невеселых мыслей. Пространство, осмелев, вздыбилось, каменная толща подступила со всех сторон, грозя сомкнуться в самом зените.

— Мы и так, Тони, много лишнего набрали. Легче мочалить будет. А за веревками я лично следить стану, чтобы и сантиметр зря не пропал. И вообще, на каждом маршруте есть свой лимит неприятностей. Свой мы, считай, выбрали.

— На Стене лимита нет, Андреас. Здесь, увы, лотерея. Докурим — и обязательно наденем каски, Огр — мастер камешками кидаться. С веревкой никакой беды, конечно, нет. Но… странно как-то совпало.

Двое в отсыревших куртках и тяжелых горных ботинках на маленьком скальном выступе. Под ногами — почти километр, над головами… Лучше пока не думать. На каменном пятачке мокро и неуютно, но чуть выше по склону вода превратится в снег и лед, и перекур возле разоренной заброски покажется отдыхом в саду Эдемском.

— Она… Ингрид меня с собой в Штаты зовет. Говорит, что в Рейхе с каждым годом все хуже, и ничем хорошим это не кончится. Будто мы с тобой сами не понимаем! Я уже прикинул, кем работать смогу. Да-да, в Штатах, такой я, Андреас, дезертир. Но загвоздка в том, что Ингрид все равно должна замуж выйти, иначе наследство дядино не получит. Значит, она будет с мужем, а я, простите, с кем? Ты не поймешь, Андреас, ты у нас человек легкий. Тебе только скалу покажи…

— Точно! Я не только легкий, Тони, я еще и скучный. Для Штатов документы нужны, и деньги на обзаведение, чтобы на Бродвее милостыню не просить. А нам с тобой для начала из Швейцарии надо выбраться. Я тоже дезертир, как вспомню господина обер-фельдфебеля, так сразу в дальние края тянет. Если совсем припечет, можно и горами уйти. А что? Нас же с тобой, Тони, ни один патруль не заметит, до самой Испании доберемся. Но это — потом. У нас сейчас с тобой все — потом.

Двое на каменном пятачке-карнизе говорят негромко, словно боясь чужих ушей. Никто их не слышит, кроме, конечно, Огра. Но и тому не слишком интересны чужие надежды. У Эйгера свои планы насчет «потом».

Последняя затяжка. Встали.

— Ну что, мочалим?

9

На этот раз репродукторы на смотровой площадке извергали не марш («Свободен путь для наших батальонов…»), а нечто густое, тягучее, хоть на булку намазывай.

— «Нюрнбергские мейстерзингеры», — чуть подумав, определила Герда. — Увертюра. Если тебе интересно, Кай, это Рихард Вагнер.

Мареку было не слишком интересно. Он и выходить никуда не хотел. Его б воля, спал бы до полудня, но… Можно заказать завтрак для девочки прямо в номер и вновь нырнуть под одеяло, однако не хотелось подавать дурной пример. Все должно идти как заведено. Встать, отжаться сотню раз, проследить, чтобы некоторые не забыли про зарядку… Некоторые и потащили его сюда, к главному входу в отель. Старт «Эскадрильи прикрытия „Эйгер“»! Что ни говори, а событие. К тому же распогодилось, ветер разогнал тучи над долиной, ярко и празднично сияло летнее швейцарское солнце…

Народу, несмотря на все усилия Вагнера, собралось немало. К постояльцам «Гробницы Скалолаза» добавилось десятка три гостей, приехавших кто поездом, кто на авто. На машины Марек и поглядел первым делом. «Альпийский гонщик» отсутствовал, не было и черного «дизеля», что, однако, ничуть не успокоило. На всякий случай мужчина предпочел держаться подальше от толпы, собравшейся возле входа в отель. Герда предложила подняться на небольшой холм, служивший подножием для огромного рекламного плаката, на котором уместились название отеля, его изображение в три краски и синий силуэт Эйгера. Место оказалось удачным — почти на уровне смотровой площадки. Девочка удовлетворенно кивнула и принялась настраивать взятый с собой маленький театральный бинокль.

…Черные мундиры, свастики на рукавах, девушки в старинных крестьянских платьях, суровый оратор в окулярах и шляпе, надвинутой на самый нос. Съемочная группа: женщина в белом пиджаке нараспашку, при ней два суетливых помощника. Кинокамеры тоже две, одна с «ногами», вторая без.

Вагнер…

Ветер, покончив с тучами, взялся за оратора, разнося по долине обрывки слов и фраз. «Весь мир с восхищением… Железная воля фю… манское единство… Плутократы, унижающие и грабящие трудолюбивый на… Взятие Норванда — великий символ… Лучшие сыны Германии…»

Лучшие сыны Германии появились только к самому концу действа, причем не в альпинистском снаряжении, а, как и прежде, в черной форме с серебристыми побрякушками. Рядом с ними одетые в штатское австрийцы смотрелись откровенно неказисто.

— Они на гору строевым шагом пойдут, — констатировала Герда, отводя от глаз окуляры. — Кай, хочешь взглянуть?

Мужчина молча покачал головой. Любоваться блондинами не было ни малейшей охоты. Он оглянулся назад, где за легкой пеленой туч угадывалась хмурая снежная вершина. В этом поединке он был на стороне Огра.

К микрофону подошел один из блондинов, вероятно, главный, но расшалившийся ветер разорвал его речь в клочья. «Великий фю… икая Герма… Олимпи… СС — лучшие сы…» Зато ответное «Зиг хайль!» прозвучало так, что даже ураган не смог бы заглушить.

Герда спрятала бинокль в кармашек платья и заткнула пальцами уши.

И снова Вагнер.

Относительно строевого шага девочка ошиблась. «Эскадрилья» отбыла к подножию Стены на трех громоздких авто, украшенных флажками со свастикой. К некоторому удивлению Марека, женщина в белом пиджаке предпочла остаться у отеля. Камеры еще долго фиксировали толпу, лишь изредка обращая свой черный зрачок в сторону горного склона.

— Эйгер в павильоне снимут, — рассудила Герда. — И весь подъем тоже. Они бы и гостиницу там построили, но это дорого. Лучше командировочные оплатить.

Марек Шадов нашел эти слова несколько циничными, но по сути возразить не смог.

…Бинокль был не нужен — брата Отомар узнал бы даже ночью, однако Гандрия Шадовица ни среди «черных», ни в толпе гостей не оказалось. Но это тоже ничуть не успокоило.

* * *

— Герр Шадов! Герр Шадов!.. Разрешите вас…

Баронесса Ингрид фон Ашберг-Лаутеншлагер подбежала к ним возле стеклянных дверей. Именно подбежала, умудрившись едва не упасть прямо на кинокамеру, все еще снимавшую собравшихся у входа в отель. Толпа расходилась, но медленно. «Черные» убыли на свой этаж, все же прочие не спешили под крышу. Погода хорошая, Эйгер прекрасно виден, а до обеда еще полно времени.