Инквизитор - Борис Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Люблю я это место, — сообщил Ёган, когда они въезжали в замок фрау Анны.
— Ты мне бригантину почистил? — напомнил ему солдат.
— Забыл, завтра почищу.
— И рубахи чистой ни одной нет больше.
— Завтра прачке отнесу, — беззаботно пообещал слуга, — а сейчас пойду на кухню. Повара тут добрые. У-у, нашей скряге не ровня. Покормят. Пива нальют. А потом я в людской спать лягу. На кровать! До рассвета.
Но планам слуги не дано было сбыться. Солдат слез с коня, подошёл к стражникам и произнёс:
— Доброго дня вам, братья-солдаты.
— И вам господин коннетабль, — стражники госпожи Анны сразу приосанились, подтянулись.
— Прошу, вас, поучите вот этого олуха, — сказал Волков доставая пять крейцеров медью, протянул их стражнику с седыми усами.
— А чему же мы его сможем научить, — спросил тот.
— Тому, чему вас в молодости учили, как коня копьём бить, как тесаком работать, как щитом закрываться.
— А-а, — догадался усач, — солдатскому ремеслу.
— Поучим, поучим, — пообещал второй, забирая деньги, — уж не сомневайтесь, господин.
— Дотемна учите, спуску не давайте, он лентяй.
— Поучим, поучим, — заверил усатый, — наконечники с копий снимем, и будем учить, как нас учили, у нас не забалует.
— Расседлай лошадей почисти и сюда, — сказал слуге солдат.
— Как скажите, — вздохнул Ёган.
Солдату нравилось в замке госпожи Анны. Нравились большие окна со стёклами, деревянные полы без вековой грязи. Нравилось, что стол недавно скоблили, и что в креслах с высокими, жёсткими спинками лежат маленькие подушки. Ему нравилось подчёркнутое внимание госпожи Анны к его скромной персоне. Женщина не стеснялась встать, не дожидаясь лакея, положить ему в тарелку кусочек или долить вина. Помимо того она была ещё и очень привлекательна. Её сильное тело, не излишне полное и не костлявое, затянутое в лёгкий зелёный шёлк отвлекало солдата от еды то и дело, как только она вставала и подходила к нему. Её лицо в белилах и румянах, её большие подкрашенные глаза — всё говорило о том, что она ждала его и готовилась к его приходу.
В конце ужина, когда солдату уже налили кофе, она опять подошла к нему и, проведя рукой по два дня не бритой щеке, сказала:
— Когда допьёте, поднимайтесь ко мне в покои.
— Бегом прибегу, — пообещал солдат.
Уже ночью они прямо в кровати пили вино. На столе горели свечи. А она, прижавшись к нему, стала вдруг разговорчива, плаксива. Волков слушал её терпеливо, не перебивал. А она говорила и говорила: про умершего графа, которого она любила, и про его друга, болвана и пьяницу, Карла из Рютте, про своих несчастных детей, про заносчивую дрянь Хедвигу, дочь барона Карла, которую она запросто, по-простолюдински, звала беспутной Ядвигой.
— Почему вы считаете её беспутной? — спросил солдат.
— Ей двадцать три, или нет, ей уже двадцать четыре, всех женихов отвадила, и говорят, что таскается по кабакам. — Отвечала фрау Анна. — Порядочные девушки так себя не ведут.
— А я смотрю, вы её не любите, — улыбнулся солдат.
— А кто её любит? Заносчивая, высокомерная дрянь, её вообще любил только один человек, моя бедная дочь.
— Они были дружны?
— К сожалению. Поэтому моя дочь и сгинула.
— Как это произошло?
— Моя девочка гостила у этой дряни несколько дней, слуг отпустила. А когда решила ехать домой, меня не предупредила, я бы послал за ней людей.
Голос женщины стал сух и холоден.
— Была весна, было ещё холодно и рано темнело, а эта мерзкая тварь даже не додумалась дать моей девочке провожатого. Моя дочь не доехала до дома. Уехала и не приехала.
Волков подумал, что на острове с берёзами, среди костей несчастных, есть и кости дочери госпожи Анны. Говорить женщине он об этом не стал. А она как почувствовала это:
— Я хотела бы найти её, все, что от неё осталось, что бы схоронить, что бы у неё была могила, как у сына.
Солдат всё равно не стал говорить ей о находках на берёзовом острове. Он спросил:
— А давно ваша дочь дружила с Хедвигой?
— С детства, другие дома нас не принимали, а фон Рютте всегда был рад. Дочь была просто влюблена в Ядвигу, только и говорила о ней. Та была старше да и умнее, дочь очень много времени проводила у неё. А служанка Ядвиги, эта страшная Франческа, знала кучу рыцарских баллад про любовь, про подвиги, девочки любят баллады про любовь и рыцарей.
— Франческа знала множество баллад? — удивился солдат. — Она, что, грамотная?
— Не знаю, грамотна ли Франческа, но рассказчица она прекрасная, судя по словам моей бедной девочки. — Женщина мгновение молчала. — Хотя я думаю, что Франческа грамотная. Она знала кучу анекдотов из жизни древних императоров.
— Что за анекдоты? — Солдат сел на кровати, уставился на фрау Анну. — Что за императоры?
— Да не помню, я… Дочь пересказывала один анекдот про императора, что давал сыну нюхать деньги, которые он собирал за пользование общественным уборными. И спрашивал у того: пахнут ли они. Ну, так мне рассказывала дочь. — Фрау Анну заметно встревожило поведение солдата. — А что случилось, почему вы спрашиваете?
— Нет, ничего, — солдат откинулся на подушки, загадочно улыбнулся, — всё хорошо, всё хорошо.
Утром он мог бы спать долго. Госпожа Анна встала рано, и солдат мог бы валяться в огромной постели до обеда, но его разбудил слуга хозяйки. Он скрёбся и скрёбся в дверь, настойчиво бубня:
— Господин Коннетабль, проснитесь, к вам пришли.
— Кто ещё? Рань какая, солнце только встало, — орал Волков раздражённо. — Какого дьявола, кому там неймется?
— Монах вас добивается, ещё до рассвета припёрся, — рассказал слуга, госпожи Анны.
— Какого чёрта ему нужно? — отвечал солдат, не вставая с постели, хотя и сам догадывался, что дело монаха, возможно, связано с костями, что они нашли на березовом острове.
— Монах умоляет вас о встрече, он говорит, что вы его знаете, его зовут брат Ипполит.
— Не знаю я никаких братьев Ипполитов, — заявил солдат, надеясь, что на этом разговор будет закончен, он закрыл глаза, думая ещё поспать.
Но слуга госпожи Анны не сдавался:
— Он умоляет вас о встрече, говорит, что по очень важному делу, и он торопится.
— Вот зараза, — Волков сел на кровати, он не высыпался уже давно, и вчера слушал фрау Анну до полуночи. И сейчас его будят, в такую рань. — Эй, ты, кто там за дверью, найди мои штаны. И моего болвана.
Монаха он узнал. Это был тот молодой монах-лекарь, что накладывал ему первую повязку на плечо.