Контрольный выстрел - Фридрих Незнанский

Рано поутру на кухне сидел Грязнов — в одних трусах, — пил кофе и нещадно дымил сигаретой. Саша, проходя в туалет, кивнул ему и пожелал хорошего настроения. Но Грязнов лишь мрачно качнул головой в ответ, из чего можно было сделать вывод, что вчерашний вечер кончился для Вячеслава Ивановича неудачей. На миг у Александра Борисовича словно вспыхнуло: «Вот же мудила! Не послушался меня, а теперь страдаешь… Эх ты, рыжий… шестой десяток. Конечно, шестой. Это мне, считай, сорок, и я еще ого-го! Могу!..»

— Ты знаешь, что мне эта дура вчера заявила? — поднял он темные глаза от кружки.

Саша боком присел к столу и тоже взял себе сигарету.

— У вас, говорит, все дела и дела, вы даже пьете для дела, а так хочется себя женщиной чувствовать… красивой, говорит. А?

— Ну вот, старик, ты мои слова повторяешь.

— Да какой же я старик? — возмутился Грязнов. — Ну-ка давай руку! Кто — кого?

— Я не про то. — Славкина горячность не могла не вызвать улыбки. — Ты ее давно в театр-то водил? Или в ресторан, где богатенькие валюту разбрасывают?

Грязнов насупился и стал ожесточенно расчесывать пятерней свои сильно поредевшие — какие они теперь: саврасые или пегие? — кудри.

— Ты считаешь, ей это надо? — сурово спросил он.

— А ты считаешь, не надо, — в тон ему ответил Турецкий. — Ну и валяй дальше в том же духе… Меня, Славка, другое озаботило…

И Саша, стараясь быть точным, передал ему вчерашний разговор с Олегом. Вернее, ту его часть, где речь шла не о нем — Грязнове, а о том, что Татьяна раскололась в качестве свидетельницы. Было теперь над чем подумать.

— Как ты считаешь, мне удобно ей сейчас позвонить? — поинтересовался Турецкий, глядя на часы: было семь утра.

— Не знаю, — пожал плечами Грязнов. — Может, через час… хотя… Звони! — решительно закончил он. — У них в девять уже работа начинается. — Грязнов сам набрал номер телефона, подождал и передал трубку Саше.

Он услыхал немного сонный, с ленцой, голос, мяукнувший:

— Алло?

— Доброе утро, Татьяна Павловна, это вас Турецкий некий беспокоит с утра пораньше. Как ваша драгоценная головка? Не болит?

— Ах, Александр Борисович! — Радость ее была весьма ненатуральна. — Спасибо за заботу. У меня все в порядке. Чем обязана?

— Танечка, — проникновенно начал он, — мы ж с вами договорились, что о наших делах мы пока никого в известность не ставим. И вы, как завтрашний юрист, понимаете, что существует определенная тайна следствия. Зачем же вы вчера Олегу-то все рассказали, а?

Ее замешательство длилось не более секунды. Но показалось очень долгим. А ответ — просто невероятно нахальным.

— А-адну минуточку! — Таким прокурорским тоном с Турецким давно не говорили. — Как вас самого прикажете понимать, Александр Борисович? Что это за игры вы со мной затеваете?

Он даже опешил.

— Не понимаю вас, объясните, пожалуйста!

— Так что ж здесь непонятного? Я еще вчера хотела с вами объясниться, но вам было не до того. А Олег Анатольевич мне все сам разъяснил, и в лучшем виде.

— А… а при чем здесь Олег?

— Так он же ваш консультант по этому вашему делу. Или и он мне лапшу вешает? Он сказал, когда было заявлено вашим начальником, что дело об убийстве, ну о том самом взрыве, вы прекратили; вот и слава Богу, теперь никому уже не нужны ни его консультации, ни мои свидетельства. И очень этому обрадовался. А оказалось, что вы лично между тем роете под моего шефа.

— Да вы что, в своем, извините, уме? При чем тут ваш шеф? Я его и в глаза-то не видел!

— Тем более. Но я-то знаю! Его супруга вчера вечером ему в офис звонила, что вы приезжали к ним домой и там ей допрос учиняли. Скажите, разве это порядочно? Если человек мне делает добро, зачем же?..

— Стоп! — приказал Турецкий. — Так разговор не пойдет. Как, вы сказали, зовут вашего шефа — Алексей Николаевич? Ну да, конечно…

Назвать себя идиотом, который ничего не видит дальше пуговицы на собственном пиджаке, было бы мало. Но почему же вчера произнесенное этой Аллой Павловной название фирмы «Мостранслес» не вызвало немедленно необходимых ассоциаций? Это что, старческий маразм или рассеянный склероз? Значит, прав Меркулов, Турецкого тоже пора гнать на пенсию. Но какое отношение ко всему этому имеет Олег?

— И вы что же, все вышесказанное умудрились изложить… — Саша искоса взглянул на Грязнова, лицо которого выражало полнейшее непонимание происходящего, — Олегу Анатольевичу?

Славка вскинулся, но Турецкий резко остановил его взмахом ладони.

— Я сказала только то, что сказала, — огрызнулась Грибова. — И еще хочу добавить: ни вы, ни кто-то другой не являются теми людьми, в чьих советах я бесконечно нуждаюсь. Можете сообщить об этом вашему приятелю.

— Та-ак… — протянул Саша, не зная, что ответить. Обошелся самым примитивным ходом — официальщиной: — Ну что ж, не смею пока вас беспокоить. Когда понадобитесь, вызову вас в прокуратуру. Попрошу в ближайшие несколько дней никуда из Москвы не отлучаться. Вы предупреждены.

Возможно, последнее она не расслышала, поскольку в трубке уже звучали короткие гудки. Похоже, дамочка швырнула трубку. Но ведь она не знала, какой козырь имеется в Сашиных руках…

— Вы что, пособачились вчера с ней? — спросил он Славу, напряженно глядящего на телефон.

— Ну-у не так, чтоб говорить об этом, — пожал плечами Грязнов. — Но… она потребовала, чтоб мы с Дениской доставили ее домой. То есть в офис. Я пешком проводил ее до дверей, и все. Въехать же туда, ты сам знаешь, пропуск нужен.

— Но вы не ссорились?

— Да нет вроде, просто ее вчера будто кто-то накрутил нарочно…

Турецкий понял, кто ее «накрутил».

— Извини, Слава, еще один звонок… — Он набрал номер Шуры Романовой и сразу же услышал ее взволнованный голос:

— Алька, чтоб тебя! Ты что, совсем хочешь мать с ума свести? Всякую совесть потерял! Ну куда ты провалился? Почему не позвонил, как обещал? Я тебя шо, с собаками искать должна, босяк ты этакий?!

— Это я, Шурочка, доброе утро! За что ты так Олега?

— О Господи! Да то ты, Сашок! Прости меня, дуру старую… — И снова завелась: — Ну хоть ты посоветуй, шо мне с этим поганцем делать? Ты ж его видал вчера, еле ж на ногах держался, хоть сопли ему подтирай, а туда же! Только вы из хаты, как он — гоголем, вишь ты: поеду! Вскочил: дела всякие! Да какие у него ночью-то дела? Блажь одна да мальчишество! Позвоню, говорит, как домой приеду! Ну и что ты думаешь? Позвонил? Успокоил свою мать, которая всю ночь не спала, все думала, как бы дитя ее непутевое в беду не попало? Ух, дождется он у меня! Не погляжу, что у Президента служит! Сашок, ну хоть ты меня успокой: разве ж можно так с родной матерью?!

— Да не волнуйся ты за него! — сделав над собой усилие и стараясь быть предельно беспечным, засмеялся Турецкий. — Дрыхнет небось без задних ног.