Северо-Запад - Зэди Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Извини, извини, извини. Центральная линия. Господи боже, тут настоящий детский сад.
Натали посмотрела на детей, оценила хаос за каждым столиком, нейтрально улыбнулась подруге и подумала, в какой момент во время встречи за ланчем лучше всего сообщить Ли новость.
160. Время ускоряется
В мире действует система образов. Мы ждем какого-нибудь происшествия, достаточно крупного или жестокого, чтобы оно нарушило или совсем ее сломало, но этот момент никогда не наступает полностью. Может быть, этот момент наступает в самом конце, когда все рушится и больше никакие образы не возможны. В Африке, предположительно, эти образы, которые придают форму и смысл жизни, в размеры которых человек вписывает себя – путь от сына в вожди, от дочери в защитницы, – берутся из мира природы и коллективного воображения народа. (Когда Натали Блейк сказала «в Африке», она имела в виду «в более ранний момент времени».) При таких обстоятельствах, вероятно, есть нечто прекрасное в единении одного со многими.
Беременность принесла Натали только больше сломанных образов из огромной массы культурных отложений, в которые она погружалась каждый день с помощью некоторого количества устройств, часть которых умещалась в руке, а часть – нет. Поведение, отвечающее поведению этих образов, утомляло ее. Отклонение же наполняло ее старой тревогой. Ее тревожило, что ее не тревожат вещи, которые должны вызывать у тебя тревогу. Уже одна ее невозмутимость вызывала у нее тревогу. Казалось, это никак не соответствует системе образов. Она пила и ела, как прежде, изредка покуривала. Наконец, она обрадовалась появлению форм, разнообразивших ее прямые линии. Что касается грядущих родов, то ее старая подруга Лейла, родившая троих детей, сказала: «Это как встретить саму себя в конце темного проулка».
Это не устраивало Натали Блейк. Анестезия, которую она попросила, была удивительной, невероятной; конечно, до экстази далеко, но отдаленно она все же напоминала прозрачность и радость тех счастливых дней. Натали испытывала эйфорию, она словно отправилась по клубам и не могла остановиться, все ходила и ходила, вместо того чтобы отправиться домой, когда кто-то более благоразумный предлагал ей сесть на ночной автобус. Она вставила в уши наушники и принялась танцевать вокруг больничной кровати под рэп Биг Пана. Событие было не очень драматическое. Часы сжались в минуты. В жизненно важный момент она довольно спокойно смогла сказать себе: «Я, смотрите-ка, я рожаю».
А это все равно что сказать, что жестокое осознание реальности, на которое она так надеялась, которого так желала – даже не понимая, что на него рассчитывает, – так к ней и не пришло.
161. Инаковость
Был, однако, момент – через несколько минут после события: младенца только-только омыли и вернули ей, – когда ей почти подумалось, что, кажется, это чувствует. Она посмотрела в разумные черные глаза существа, которое ни в коей мере не было идентично сущности Натали Блейк и которое отчасти служило доказательством того, что никакой такой обособленной сущности и не существует. И в то же время было ли это существо неотъемлемой частью Натали Блейк? Ее продолжением? В этот момент она расплакалась и почувствовала ужасающее смирение.
Почти сразу же после этого появились цветы, открытки, фотографии, друзья, семья; они пришли с подарками, демонстрировавшими разные степени вкуса и чувства, а вместо таинственного черноглазого инакого существа появился умильный семифунтовый младенец по имени Наоми. Приходили люди с советами. Колдвелцы чувствовали, что все будет хорошо, если ты в буквальном смысле не забросишь ребенка куда-нибудь на звезды. Неколдвелцы чувствовали, что ничего не будет хорошо, если не делать все, что положено, идеальным образом, да и в этом случае никаких гарантий нет. Она никогда не была так рада видеть колдвелцев. Она не могла хоть как-то определить место Ли Ханвелл в этой конструкции, поскольку труднее всего пародировать людей, которых ты любишь сильнее, чем других. Ли пришла с мягким белым кроликом, посмотрела на Натали, словно та перепрыгнула через пропасть в другой мир.
162. Свидетельство
Через четырнадцать месяцев после рождения первого ребенка Натали Блейк родила второго. Его собирались назвать Бенджамин, но он появился с маленьким хохолком на макушке, похожим на рожок, и его три дня называли Спайком, а потом вспомнили романтический бездетный день трехлетней давности, который они провели за просмотром новой версии фильма «Ей это нужно позарез»[84].
Фрэнк смеялся, забывал о практичности, и некоторое время Натали казалось, что ей придется обходиться с ним как с третьим ребенком, четвертым ребенком – если считать еще и няньку, – которого она будет направлять и наставлять вместе со всеми остальными, чтобы максимально эффективно использовать время и чтобы все добрались туда, куда надо. Только Натали было позволительно тратить время впустую, и она сидела за столом, разглядывая цифровые изображения своего выводка. Действо, если рассматривать его объективно, было идентично случаям, когда от нее требовалось изучать фотографии места преступления. Как-то утром Мелани застала ее за этим забытьем и не могла скрыть своего удовольствия. За изображением Спайка было открыто еще одно окно – с индексом предложений. Натали, хотя и не без раздражения, позволила себя обнять.
163. Архитектура как судьба
Ли называла это общей комнатой, Натали – гостиной, Марсия – залой. Свет всегда был приятным. И ей по-прежнему нравилось стоять у эркерного окна и восхищаться видом на парк. Оглядывая расставленные в доме вещи, купленные ею и Фрэнком, Натали нравилось думать, будто они рассказывают историю своих жизней, в которой реальность дома несущественна, но, конечно, не исключалась и вероятность того, что именно дом представляет собой безусловную реальность, а Натали, Фрэнк и их дочка – всего лишь человеческие контуры на стене театра теней. Тени ходили по стенам этого дома с 1888 года, они сидели, жили, бездельничали. В хороший день Натали кичилась мелочами, отличавшими от нее прошлых обитателей дома и нынешних соседей. Посмотрите только на эти африканские маски. Абстрактное изображение кингстонского переулка. Минималистский столик с четырьмя похожими на троны стульями. В другие дни – особенно когда нянька уходила с Наоми, а она в одиночестве сидела в гостиной и кормила младенца – ее охватывало пораженческое ощущение, будто ее собственная тень ничем не отличается от всех остальных – и от теней в соседнем доме, и от теней в доме, соседнем с соседним.
Той осенью звуки детского плача до глубокой ночи не давали погасить свет в домах по всей улице.
