"Сыны Рахили". Еврейские депутаты в Российской империи. 1772-1825 - Ольга Минкина

Еще до того, как состоялись собственно выборы, собрание утвердило смету расходов будущей депутации. Наряду с обычными статьями расходов, такими, как «питейные припасы», на которые каждому депутату выделялось 1200 червонцев в год[928], в реестре присутствовали и определенно статусные вещи. Каждому депутату полагалось иметь три собственных экипажа: парадную коляску, запряженную четверкой лошадей, дрожки для малых выездов и городские сани[929]. Канцелярия депутации должна была помещаться в отдельном здании и иметь обширный штат письмоводителей, писарей, переводчиков, еврейских писцов и сторожей[930]. Вопросы о канцелярии и экипажах, в числе других атрибутов «приличного» (т. е. подобающего по рангу) образа жизни депутатов в Петербурге, согласно упомянутому выше рапорту виленского полицмейстера, вызвали бурное и продолжительное обсуждение на заседаниях собрания[931]. Это свидетельствует о том важном символическом значении, которое участники собрания придавали внешним признакам влияния и власти. Депутация, по замыслу виленского собрания, должна была приобрести характер государственного учреждения высокого ранга (чуть ли не министерства), а самим депутатам следовало вести образ жизни, характерный для верхушки столичного дворянства[932]. Когда реестр был представлен на рассмотрение Голицыну, он распорядился исключить из статей расхода экипажи и отдельное помещение для канцелярии, однако признал за депутатами право иметь личный штат прислуги, а также канцелярию со всем ее штатом, но с тем условием, чтобы она размещалась дома у кого-либо из депутатов[933]. Видимо, недовольство министра духовных дел вызвали отмеченные выше претензии депутатов.

Об организации и функционировании канцелярии известно мало, сохранились лишь сведения об Абраме Соломонове, официально занимавшем должность секретаря и переводчика депутации в 1820–1825 гг. До этого Соломонов (с 1814 по 1820 г.) был минским бургомистром. Таким образом, должность секретаря депутации, по-видимому, ассоциировалась с достаточно высоким статусом и являлась весьма привлекательной для еврея, стремившегося к официальному «вступлению в статскую службу»[934].

Для возмещения расходов депутации собранием был установлен особый сбор: участники собрания обязали богатых евреев сдать серебряные и золотые украшения с праздничных рубашек (так называемых китль), надевавшихся на Йом-Кипур. Пожертвование украшений, «для лишних только пышностей пришитых»[935], явно восходило к давним традициям борьбы с роскошью, которую время от времени вели кагалы. Кроме того, демонстрация социального неравенства внутри общины в день поста и покаяния, видимо, могла провоцировать конфликты. Эта аргументация отсутствовала в рапортах собрания губернатору, однако легко реконструируется. Фактическое установление собранием налога в пользу депутатов с еврейского населения являлось нарушением статьи 51 «Положения о евреях» 1804 г. Вопрос был вынесен на рассмотрение Комитета министров, а до получения окончательного решения 14 ноября 1818 г. Голицын в специальном циркуляре губернаторам распорядился временно приостановить сбор и изъять уже собранные средства[936]. Между тем вопрос о сборе как необычайно важный был представлен на личное рассмотрение императора, который изъявил свое согласие на его введение, и 30 января 1819 г. последовал соответствующий циркуляр Голицына губернаторам. Несмотря на то что сбор был разрешен в форме добровольных пожертвований, правительство оказывало активное давление на еврейские общины с помощью местной администрации, которая должна была настойчиво «приглашать» еврейское население к «пожертвованиям»[937]. Таким образом, для финансового обеспечения своей деятельности депутаты могли привлекать российские административные ресурсы. То, что «позументный сбор» занимает такое важное место во всех сохранившихся воспоминаниях, в записке Маркевича и даже в составленном в 1826 г. для Четвертого еврейского комитета отчете о деятельности еврейских депутатов, а впоследствии и в историографии, свидетельствует о высокой символической нагруженности этого акта пожертвования.

В то же время, когда проходили выборы, в Министерстве духовных дел и народного просвещения рассматривались поданные ранее Зонненбергом и Диллоном проекты и прошения. Зонненберг особенно протестовал против того пункта Положения 1804 г., согласно которому евреи, занимавшие должности в органах городского самоуправления и выезжающие за пределы черты оседлости, должны были носить европейскую одежду и брить бороды. 2 августа 1818 г. Голицын сообщал в отношении к министру полиции о «высочайшем повелении» 23 июля того же года, «чтобы до нового общего устава о евреях не было им в столицах и внутренних губерниях никакого принуждения в костюме»[938]. Вопрос об одежде был одним из центральных для еврейских депутатов созыва 1807 г. и для «поверенных от евреев» при Третьем еврейском комитете в 1809–1812 гг. В данном случае еврейские депутаты, в отличие от своих предшественников, не пытались отстоять традиционную одежду обращением к патриотическим и эстетическим чувствам адресатов, а прямо заявили о том, что перемена традиционного облика является для еврея нарушением религиозных заповедей («не стричь края головы»[939] и др.). Возможно, выбор такой стратегии был связан с ориентацией на «консервативные» убеждения адресатов, которые, по мнению депутатов, могли поддержать защиту любых традиционных религиозных ценностей.