Купленная революция. Тайное дело Парвуса - Элизабет Хереш

Шесть недель назад Фюрстенберг сам был здесь и на мой вопрос, что он здесь делает, ответил, что у него здесь коммерческие и другие дела. Затем он упомянул что-то о политических делах, но не назвал фамилий людей, с кем имел дело. (…) Только при отъезде он объяснил: так как обычным путем в то время нельзя было выехать из России, у него было на это специальное разрешение. Он даже предложил мне получить паспорт через Совет солдатских и рабочих депутатов, по которому я могла бы тоже в любое время выехать за границу. Потом я должна была выплатить ему 40 000 рублей, и он назвал мне целый ряд людей, которые будут приносить на его счет, который был оформлен на мое имя, деньги, которые они ему должны. Было много фамилий, но я не могу вспомнить ни одной…»

Последнее высказывание о выдаче больших сумм Козловскому, члену Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, «без расписки», наверняка является ключевой информацией из показаний Суменсон. В остальном речь идет о деньгах, которые нужно было депонировать и которые незадолго до этого были переведены из берлинского Дойче Банка согласно поручению, как цитировалось выше, на имя большевистских лидеров в Стокгольм. Среди счетов в мае—июне следует обратить внимание на один из последних — в 800 000 рублей, снятых Суменсон. Тем не менее на счету остаются 2 миллиона. Из всего этого следователь может сделать свои выводы. Однако он не может обвинить Евгению Суменсон. Поэтому в сентябре он дает положительный ответ на заявление освободить ее под сравнительно небольшой залог — 15 000 рублей. Это опять дает хороший повод для пропаганды большевиков: они злобно выступают в своей печати, утверждая, что ее освобождение доказывает беспочвенность всех обвинений и подозрений.

Для Троцкого все складывается замечательно. Очевидно, его открытый призыв к невыполнению приказов на фронте и его более или менее завуалированное требование государственного переворота имели меньше оснований для беспокойства, чем его отношение и отношение партии к Парвусу. Он может легко оправдаться, указав на свой «Некролог политически мертвому другу» и предостережение от Парвуса, опубликованное в «Юманите»— газете, которую Троцкий почитает, как и раньше. У него есть политическое алиби. Впрочем, он не упускает возможности напасть со своей стороны на Временное правительство и представить его в нелицеприятном свете. Наступление в июне — июле осуществилось, открыто заявляет он, только потому, что Временное правительство получило за это деньги. Это соответствует тем фактам, что в мае в Петрограде действительно находилась американская делегация и, исходя из 100-миллионного долларового кредита на покупку оружия, перед отъездом заявила: «No fight — no loan!». [25]

В остальном он не остается в долгу перед своей известностью оратора, находясь на посту председателя Исполнительного комитета: «Как же смог враг капитализма протянуть руку за его деньгами? И если произошло — где они? Неразрывная цепь подозрений в германофилии и шпионаже простирается от царицы, Распутина и придворных газет через министерства и их чиновников, Думу, либеральные газеты до Керенского (…) и удручает еще больше в своей монотонности. Политический враг, кажется, не очень хочет напрягать свою Фантазию, перевернув обвинения только справа налево!»

К опровержениям Стокгольмского партийного бюро Ленин из своего финского укрытия добавляет и собственное утверждение, опубликованное в кронштадтской «Правде»: «…C Парвусом я порвал уже в 1915 году, а от Ганецкого я денег не получал. Ганецкий не был членом партии, так как он был поляком. (…) Впрочем, только потому, что я приехал на немецком поезде, я должен был взять деньги у немцев? Мартов и другие использовали тот же путь, но никто не стал бы их подозревать из-за этого!»

Вряд ли кто-нибудь знает, что Ленин, будучи проездом в Берлине, сознательно опоздал на паром в Засниц и переночевал в одном из отелей. Поезд отъезжал в 7.15, он прибыл на паромную станцию с опозданием в 26 часов: в Берлине задержался примерно на 20 часов, в пути находился тоже около 12 часов. Из дневника Курта Рицлера, референта рейхсканцлера Бетманн-Хольвега по политическим вопросам ведения войны, вытекает, что он сам вел переговоры с Лениным. Из его записей от 13 апреля 1917 года следует:

Но дневник Рицлера недоступен петроградскому следователю Александрову.

Кто теперь знает, что Ленин еще до Ганецкого и Парвуса получал деньги из Берлина через Кескюла, а еще раньше — от австрийцев, но, к его счастью, в 1916 году Кескюла порвал с Берлином и, таким образом, исчез из поля зрения. А кто знает о просьбе оказать еще большую денежную помощь и о благодарственной телеграмме Ганецкому о ее получении или о пассаже в одном из писем ему: «…Если они меня когда-нибудь схватят, привези мою записную книжку для безопасности в Стокгольм!»

Для Парвуса петля доказательств становится все уже — но он находится за границей, и поэтому не может быть схвачен.

Государственный советник Николай Александрович Пешков, который был послан Министерством торговли в 1916 году от имени «Комитета по ограничению торговли с вражескими нам странами» в Копенгаген, чтобы составить так называемый «черный список», сообщает: «…Вскоре я услышал от датских коммерсантов 0 членов Российской миссии, что по инициативе германского правительства один русский эмигрант, социал-демократ Гельфанд, — известный среди прочего по кличке «Парвус», — основал «Общество изучения социальных последствий войны». Это общество имело библиотеку, но к ней не имели свободного доступа те, кто хотел читать русские газеты. Только те могли ею пользоваться, кто входил в общество, а это можно было сделать с большим трудом, будучи русским — во всяком случае, была нужна личная рекомендация от кого-либо, кто находился близко к Парвусу. Впрочем, общество не выпускало никаких трудов, и хотя оно называло себя «международным», там вращались только немцы.

Мне было также известно, что Парвус мог свободно въезжать в Германию и выезжать из нее; несколько раз он ездил в Берлин. Перед войной он (…) сколотил в Константинополе миллионное состояние. Когда он обосновался в Копенгагене, я видел однажды его автомобиль, который считался тогда самым фешенебельным и дорогим, какие тогда там были. Близким другом Парвуса был русский эмигрант Сукенников. Перед войной он жил в Берлине, и у него был издательский дом, в котором он печатал памфлеты о России или русских лидерах.

Во время пребывания в должности министра Штюрмера [26] и Протопопова, [27] непосредственно перед Февральской революцией, он занимался тем, что издавал одну газету на шести языках с целью подготовить общественное мнение в нейтральных странах к Необходимости сепаратного мира между Россией и Германией; он говорит, что получит за это много денег, но не говорит, от кого. Для газеты он хотел также заполучить известного писателя Колышко. (…) Кроме того, он на дружеской ноге с немецким агентом Зюнцем. У него было так называемое «корреспондентское бюро». Я узнал, что другие агенты получалц там задания и сообщения. К ним относился также Фюрстенберг, о котором было известно, что он работает на германское правительство…»