Молодые волки старого королевства - Валерий Иващенко

А то и волшебная палочка или жезл в ладони дерзкого чародея.

В другой же руке следует озаботиться крепким щитом. Не всегда воинским, обитым железом с войлочной подкладкой на крепкой дубовой основе. Знания, они тоже иной раз ох как защищают от бурь житейских. Или же вера, которая порою буквально творит чудеса и о которую разбиваются волны напастей и невзгод.

Но! Но, в любом случае, таки что-то надо делать с этим безумным, безумным, безумным миром…

Зеркальная поверхность воды дрогнула. От одного только прикосновения кончиком пальца по ней разбежались во все стороны едва заметные круги, странным образом не разломав отображение, а лишь слегка оживив его. Надо же, в точности как наша жизнь… вот тут ты возник и трепыхаешься, распространяя на реальность следы своего воздействия. И разбегаются они во все стороны, влияя на другие судьбы и события, преломляясь и дробясь странной и прихотливой вязью причин и следствий. Но чем дальше от тебя — во времени ли, в пространстве — тем слабее и непредсказуемеее становится это влияние, пока не затухает почти, низведясь до уровня неразличимого.

Конечно, бывают такие могучие парни и девчонки, которые легко и словно непринуждённо ставят на уши весь мир. Взять хотя бы учёную даму Карелию, некогда изобрёвшую Общий Язык, которым почти весь мир пользуется и поныне. Или блаженного сэра дю Ферка, который до тридцати лет пузыри пускал-гугукал да под себя ходил — а потом Раз! — и создал единую теорию магических полей…

Лен осознал себя в полной мере лишь сегодня утром, зачарованно глядясь в странно влекущую поверхность озера и по наитию коснувшись его рукой. Вновь обрёл некую цельность тех стремлений и желаний, что сжигают наше сердце — с той ясностью мысли, которая, как говорят люди учёные, отличает разумное существо от твари бессловесной.

Когда он в обнимку с прелестной куртизанкой объявился на вершине Скалы Ветров, друидов по первости хватил столбняк. Но стоило признать, своё поражение они восприняли с достоинством. Раз дошёл, пробился — делать нечего. Коль проиграли, проспорили, платить по счетам след безо всякого лукавства.

Трое высших из их Внутреннего Круга с весьма кислыми физиономиями подтвердили, что отныне никаких нехороших поползновений с их стороны не последует. Да и сами они тоже немного перестарались с их неприятием чужаков. Что ж, вполне возможно, что подействовала подкинутая им Эльфире еретическая мыслишка — а не оттого ли уважаемые друиды постепенно проигрывают, что слишком уж замкнулись в своей касте? Быть может, следует наоборот, шире распространять своё учение, чуть ослабив или видоизменив в нём слишком уж крамольные идеи?

Как бы то ни было, Лену пришлось довериться здешним целителям. Сработали те, стоит признать, как бы не получше даже королевских лекарей — наутро молодой ведун чувствовал себя готовым буквально горы своротить. Да только вот, увидать здешний рассвет так и не удалось… он вспомнил мрачную, почти чёрную фигуру адептки Ноэль на фоне зловеще разгоревшейся на восходе утренней зари, когда та объявила ему — в качестве испытания перед тем, как принять её во Внутренний Круг, именно ей и поручили заняться с молодым чужаком.

И мир вокруг померк — добровольно Лен позволил надеть себе на глаза плотную повязку, пропитанную неведомой магией до такой степени, что колдовское восприятие сузилось до едва заметного тощего ручейка. Даже кольцо древнего чародея ощущалось на руке всего лишь украшением… а потом он наощупь, повинуясь подсказкам, спустился по канату в гладкий, с чуть ли не шлифованными стенками, подземный каменный мешок.

Ну да, охватывала паника, билась в виски трусливая мысль о предательстве — но друзья откуда-то сверху подтвердили, что такова здешняя метода. Ладно, пришлось пообещать потерпеть немного.

Из внешнего мира сюда не доносилось ни лучика света, ни звука, ни даже отголосков магического эфира. Делать было нечего, заняться тоже — из всей одежды ведуну остались три вещи — повязка на глазах, кольцо да амулет из верескового корня. Камень вокруг оказывался странно тёплым. А ещё он как-то мягко и неслышно вибрировал, отчего любые даже только настроения уснуть отшибало напрочь.

Первый день Лен просидел всё в той же позе "отдыхающий богомол", перебирая словно чётки свои воспоминания, просматривая их вновь и вновь, любуясь и смакуя как берёзовый сок или непостижимое вино эльфийских погребов. Уж врождённое чутьё чародея безошибочно подсказывало, что солнце наверху ещё являло миру свой огненный лик. И лишь когда оно отвернулось… потом сюда неслышно спустилась Она, принесла немного воды и пресную лепёшку. А ещё, на каждого пришлось всего по одному глотку пряного питья из прихваченного крохотного кувшинчика, и после этого противиться Её и Его желаниям не было никаких сил. И до самого рассвета весь мир исчез в сладком животном безумии…

Наутро всё повторилось вновь, и полуоглушённый Лен снова отдыхал в привычной расслабленной позе, предаваясь не благочестивым молитвам, а какому-то странному созерцанию. То он словно со стороны видел муравьишку, бегавшего и бегавшего по кругу — по краешку плавающего в чёрной воде цветка белого лотоса. Снова, и снова, и снова, словно медленно уводящая в бездны спираль. А иногда он словно выныривал из пучины. Перебирал извлечённые из драгоценной шкатулочки памяти самые тайные, самые ценные и дорогие воспоминания, которые не поверял никому.

Впервые подаренный поцелуй девчонки… затухающий огонёк в налитых кровью глазах первого поверженного орка… прощальный шёпот умирающей на его руках матери… тот пьянящий восторг, когда ученик впервые перехитрил своего учителя в магическом поединке, и тот чуть смущённо признал себя проигравшим… и то незабываемое ощущение, когда он с загорелыми дочерна друзьями прыгал с кончика грота-рея старого фрегата — прямо в эту зеленоватую и ставшую вдруг неимоверно далёкой воду…

Иногда, чтобы разогнать немного кровь в жилах, Лен проделывал простенькие упражнения из числа доступных в этой тесноте, а потом опять усаживался неподвижной статуей — и услужливый муравьишка снова и снова бегал по краешку застывшего в чёрной воде лотоса.

После едва замеченного краешком сознания заката где-то там, на краю мироздания, снова пришла Она. Уже по паре глотков знакомого зелья — и вновь сладкая страсть приняла этих двоих в свои обжигающие объятия…

Наутро Лен едва удержался от того, чтобы сорвать с глаз пакостную повязку, а с Неё и заодно со всего мира — покров тайны. Тоже мне, придумал же кто-то из мудрецов древности блажь — чтобы познать женщину, необходимо познать весь мир! И всё же, Лен сдержался.

Забавно было следить за постепенно проявляющимся собственным безумием. Трудолюбивый муравьишка всё так же ползал по краешку застывшей в зябкой черноте Луны — как и прежде, противосолонь. Смеха ради Лен переплавил солнце мёртвых в серебряную монету. И даже изобразил посерёдке знакомый профиль королевы-девственницы. Если расшалившаяся память не путала, та так пустоцветом и умерла, уступив трон молодому и энергичному племяннику… но муравьишка дурами, тем более такими, не интересовался. Всё спешил куда-то вокруг августейшего лика, семенил порою оскальзывающимися лапками по периметру лунного гроша…