Самый страшный зверь - Артем Каменистый

Подъем был крутым, и, хоть воины держались неплохо, Патавилетти испытывал сомнения по поводу выносливости мага и потому приказал сделать первую остановку, не пройдя и четверти пути к вершине.

Сомнения были обоснованными, маг с заметным облегчением уселся на пятнышко суховатой жесткой травы. Воин указал на относительно плоский камень:

— Присядьте лучше на него, так будет удобнее. Хоть солнце только-только сюда заглянуло, он уже не холодный. Черное быстро нагревается.

— На этот камень я садиться не стану. И тебе не советую. И людям своим прикажи такие не трогать. Пусть держатся от них подальше.

— Но почему?

— На что, по-твоему, они похожи?

— На здоровенные куски шлака, местами обросшие чахлым мхом.

— Тебе доводилось видеть шлак?

— Конечно. Одно время сопровождал невольников на каторгу, где было много плавилен. Там этого шлака целые горы.

— Скажи, Патавилетти, здесь, по-твоему, когда-то располагалось плавильное производство? Это все, что от него сохранилось?

— Сомневаюсь. Ни развалин, никаких остатков строений, даже куска разбитого кувшина или миски под ногами не встретил, а ведь их всегда полно в местах, где люди обитали. Да и зачем шлак раскидывать таким ровным слоем? Его принято складывать кучами.

— Что такое шлак?

— Ну… Я вообще-то не плавильщик. Печь загружают углем и рудой, жгут, плавят, получают металл, а все остальное выбрасывают — это и есть шлак.

— Это то, что остается после огня. А теперь оглянись и попробуй догадаться, что здесь произошло.

Патавилетти послушно оглянулся и покачал головой:

— Я вас понял. Здесь, похоже, тот еще пожар случился.

— Никогда не видел пожаров, после которых остаются лишь обгорелые камни. Зато слышал, что в Такалиде такие места далеко не редкость. И, если верить экспедиционным отчетам, опытные люди не советуют задерживаться среди черных камней. Говорят, виной всему то, что здесь когда-то случилось. Это был вовсе не огонь. Точнее — не простой огонь. Давно забытая магия, которая не только сжигает, а делает местность непригодной для жизни. А мы ведь живые, значит, нам здесь если уж и останавливаться, то лучше придерживаться островков травы. Раз она растет, следовательно, и нам возле нее безопаснее, чем на камнях.

— Травы не очень-то много.

— Но она есть, и это утешает.

— На всем склоне всего лишь одно дерево встретили, и выглядело оно так хреново, что на нем даже вешаться страшновато.

— Думаю, яд черных камней не вечен. Это первое дерево, за ним со временем появятся другие. Через века или тысячелетия здесь будет заросший лесом холм, ничем не отличающийся от других.

— Я уже второй день приличного леса не видел.

— Значит, именно в этих краях некогда случилось одно из тех сражений, о которых до сих пор поют песни и рассказывают легенды.

— Вы много знаете о старине.

— Люблю читать. В том числе и отчеты давних экспедиций. Записи тех лет, когда империя всерьез интересовалась Такалидой. Тогда шла речь о колонизации. Даже первую колонию основали. Только потом ее забросили, а там теперь логово тех еще мерзавцев. Далсер тоже интересовался древностью. Что он, что я не очень-то любили обзаводиться друзьями, но на этой почве сошлись на удивление близко. Кто бы мог подумать, что все завершится таким образом? Лучший амулетчик империи, единственный наследник древнего рода, закончил свои дни на диком берегу, прихватив с собой в мир мертвых несколько десятков воинов Конклава. В прежние годы он не отличался такой кровожадностью, даже при побеге принцессы Дайри никого не убил. Император, правда, это исправил, наказав всех, кто имел к этому отношение. Шутка ли, так опростоволоситься.

— А вы когда-нибудь видели принцессу Дайри? — спросил внимательно прислушивавшийся к беседе Дирт.

Мексарош опасался отпускать его далеко от себя, и мальчишка плелся шагах в пяти позади него, чем и пользовался.

— Кто тебе позволил рот раскрыть?! — рявкнул Патавилетти, но до подзатыльника не снизошел.

Даже себе он боялся признаться, что отношение к Дирту в отряде резко изменилось, когда все узнали, что мальчишка не просто аристократ, а аристократ с чистой кровью. Мало того, настолько чистой, что никто из ныне живущих не сможет похвастать и четвертью столь богатого наследия. Смешно, но он, выросший на диком берегу среди грязных дмартов, скрытым величием может затмить даже нынешнего императора.

Хотя это нисколько не помешает последнему его казнить. И очень может быть, что мучительно, с максимально возможным унижением, превратив перед смертью в завывающее животное, потерявшее всякое сходство с человеком.

Император умеет награждать за верность, но в том, что касается наказаний, его невероятно трудно превзойти. Он даже выписал себе мастеров пыточных дел из пользующихся дурной славой южных оазисов, считая, что имперские специалисты и близко с ними не стоят.

Правильно, кстати, считал.

Маг поднял руку:

— Патавилетти, пусть наш уважаемый пленник поговорит. Мне как раз надо задать ему пару вопросов. Да, Дирт, я видел принцессу Дайри. Причем неоднократно. Она, знаешь ли, просто обожала выходы в свет, чтобы в очередной раз покрасоваться перед самым разным народом. Почти все, кто в те годы заглядывал в Тетраполь, ее видели. Ты знаешь, что такое Тетраполь?

— Да, столица империи. Говорят, это самый большой город в мире.

— Спорное утверждение, но что-то в этом есть.

— Ничего спорного, — не выдержал Патавилетти. — Если вы про клоповники южан, то они да, большие, но застроены лачугами. Два-три дворца в центре — вот и все великолепие. А Тетраполь совсем не такой. Там, где у южан дюжина лачуг, населенных мелочными ворами и вшивыми нищими, у нас стоит пара зданий в два-три этажа, и народа там не меньше, а то и больше. Не говоря уже о том, что он куда честнее. Признаю, не везде, но в целом картина такая.

— Хорошо, не буду спорить, в величии с Тетраполем действительно невозможно сравниться. Дирт, ты что-то хочешь спросить?

— Какая она была, моя мама?

Маг пожал плечами:

— Я могу тебе рассказать многое и одновременно ничего. Мне доводилось лишь видеть ее издали и слушать, как рассказывают о ней другие, беззастенчиво перевирающие чужие сплетни. Единственный, чьим словам можно было доверять, — лэрд Далсер. Но он вообще ничего о ней не говорил. Его вообще мало что интересовало, лишь несколько тем, среди которых не значились принцессы. Хотя он был побратимом ее мужа. Спас ему жизнь во время мятежа. Империю тогда лихорадило, требовались перемены, но император отказывался это понимать, занимаясь излюбленным делом — бездарным опустошением казны.

— Она была красивая?

— Не в моем вкусе, но должен признать, да.