Война никогда не кончается - Ион Деген

Сапог Толя не получил. А тут еще ночной ливень продолжился холодным моросящим дождем. Глина раскисла так, что даже я в своих кирзовых говнодавах с трудом вытаскивал из нее ноги. Что уж говорить о Толином брезенте. Я изложил Толе план экспроприации сапог гвардии капитана. Толя поначалу горячо возражал, но после того, как мы опорожнили кружку с немецким померанцевым шнапсом, согласился, но выразил сомнение, что они справятся с верзилой капитаном. Тогда они уговорили еще командира первой роты, гвардии старшего лейтенанта Серегу, поддержавшего идею тоже не без влияния шнапса. И втроем гвардии офицеры заявились к капитану Барановскому. Капитан лежал на кровати, тоже не шибко трезвый. Толя и Серега взнуздали гвардии капитана с двух сторон, а я приступил к стягиванию сапог. Это оказалось совсем непросто. Капитан брыкался, как мустанг. Мы и представить себе не могли, что у гвардии капитана Барановского такой богатый матерный словарь. Он грозил нам трибуналом и обещал, что сам примет участие в исполнении высшей меры наказания.

Протрезвев, мы с большой опаской ждали завершения проведенной операции. Но, слава Богу, ничего не случилось. Гвардии лейтенант Анатолий Сердечнев фигурял в отличных яловых сапогах. А капитан оказался порядочным человеком. Никому о нашей мальчишеской выходке не доложил. Себе же он получил новенькие сапоги на следующий день.

Так или не так, ассоциации – вещь зыбкая, но родились восемь строк, которые до жути просто и с беспощадной ясностью поведали о том, что есть война. «Пока в строках не выступит живая кровь – поэта еще нет…» – так написал Варлам Шаламов. А кому, если не Шаламову, понимать и чувствовать это. Да, есть такой поэт Ион Деген. Чтобы называться поэтом, совсем необязательно иметь книги стихов и поэм. Достаточно написать восемь строк, в которых выступает живая кровь.

Читая стихи Иона Дегена, читая его рассказы о войне, которые жуткой правдой впечатляют не меньше, чем «Колымские рассказы» Шаламова, изумляясь его биографии, его судьбе, начинаешь думать, какой же ангел-хранитель вел его по жизни.

Ион рано остался без отца. Лазарь Моисеевич Деген был фельдшером, но о его медицинских познаниях и безошибочных диагнозах ходили легенды. За военные подвиги в Японской войне он был награжден тремя Георгиевскими крестами. Трудно себе представить, что должен был совершить военный фельдшер, к тому же еще еврей, чтобы получить три Георгиевских креста.

Овдовев, Лазарь Деген, осуждаемый родней и друзьями, женился на влюбившейся в него девушке на тридцать шесть (!) лет моложе его и на 59-м году жизни стал отцом маленького Иона. Когда Иону было всего три года, отец умер. Много позже Ион услышал о том, что за гробом шло больше людей, чем было жителей в их небольшом городке Могилеве-Подольском. Трудно поверить, но путь от дома до кладбища был разделен на пять отрезков. На первом отрезке отца отпевал греко-католический священник, на втором – мусульманский муфтий, на третьем – православный батюшка, на четвертом – большой друг отца, ксендз, с которым отец иногда запирался в костеле, где они слушали органную музыку. И только на последнем отрезке и на кладбище все шло согласно еврейской традиции. Господи, не это ли храм всех религий, построенный не из камня, а из души и свершений одного человека – Лазаря Дегена?

Когда через сорок два года после смерти отца Ион приехал в родной город, он был рад обнаружить, что память об отце жива. Благодарные земляки, узнав, что он сын старого Дегена, оказывали ему особое почтение и уважение.

С трех лет у Иона была только мама. Мама есть мама, но как нужны пацану отцовская поддержка, отцовский пример! А тут он единственный и главный мужик в доме. Приходится самому догадываться, что значит вести себя по-мужски, постоять за себя, отстаивать по своему разумению свои честь и достоинство. Это далеко не всегда укладывалось в рамки приличного поведения, и тогда ему доставалось от мамы, которая и драла его, как сидорову козу, и плакала одновременно.

Впервые о своей «отрицательной» исключительности Ион узнал от воспитательницы детского сада. Отсасывая кровь из ранки на его ноге от укуса змеи, она негодовала: «Все дети как дети, но именно этого должна была укусить гадюка!»

А во втором классе произошел из ряда вон выходящий случай. Учительницу Розу Эммануиловну раздражал, по ее словам, какой-то бес, живущий в маленьком Ионе. Его энергия выплескивалась наружу и нарушала покой и порядок. Не дано было Розе Эммануиловне педагогического умения направить эту энергию по нужному руслу. И вот однажды, признается Ион, ему удалось во время урока спровоцировать на драку двух сидящих за ним примерных учениц. С удовольствием наблюдая за потасовкой, Ион не заметил, как подошла Роза Эммануиловна, сразу понявшая, чьих рук это дело. Она левой рукой оперлась на парту, а правой сильно ущипнула его плечо. Он чуть не взвыл от боли, но в тот же момент взвыла его первая учительница. В руке у Иона была ручка, и он что есть силы вонзил перо в кисть, опиравшуюся на парту. Можете себе представить? Маленький бандит, да и только. Это что же из него вырастет?

Оправдываясь, Ион утверждает, что никогда не был агрессивен, но имел мгновенную защитную реакцию. Эта реакция выручала его в немалочисленных драках, спасала во время войны и помогала ему во многих послевоенных инцидентах.

В течение всех школьных лет Ион учился легко, все схватывал на лету, но при решении о похвальных грамотах за отличные успехи и примерное поведение с последним всегда возникали проблемы.

Июнь 1941-го. Только что окончен девятый класс, только что исполнилось 16. Началась война. Началась военная эпопея Иона Дегена, отраженная в его потрясающих по силе воздействия рассказах, наполненных жизнью и смертью, взлетами человеческого духа и омерзительными падениями. В этих рассказах ни одного слова вымысла, только одна жуткая, но такая нужная правда.

С первых дней Ион пытался попасть в армию, но от пацана отмахивались, как от назойливой мухи. Мать это только обрадовало, и они отправились в эвакуацию. Но на одной из небольших станций Ион решил отстать от товарняка, увозящего мать на восток, вернулся в Могилев-Подольский, сколотил из таких же пацанов, рвущихся в бой, целый взвод – 31 человек, среди которых было много его одноклассников. В первых числах июля все они заявились в штаб 130-й стрелковой дивизии. Похоже, вспоминает Ион, уже начинался бардак, связанный с поспешным отступлением, и в штабе оставался только один-единственный капитан, который и встретил ребят, готовых воевать. Ребята продемонстрировали, что они не зря проходили военную подготовку в школе. Им выдали каждому по карабину, 100 патронов и 4 гранаты и зачислили в истребительный батальон. В свои 16 Ион стал командиром взвода и оказался на передовой. Безусый парнишка не мог понять, что происходит, почему они отступают.

– Я был убежден, – вспоминает Ион, – что на третий день войны Красная армия победоносно вступит в Берлин, где ее цветами будут встречать немецкие пролетарии. Но почему-то через месяц после начала войны мой взвод сражался на дальних подступах к Киеву, а «немецкие пролетарии» перли на меня в танках и на мотоциклах.

После месяца боев от взвода осталось двое. Ион был ранен в бедро. Не успев отступить со своими, они оказались в немецком тылу и девятнадцать дней пробирались к своим на восток к Днепру. Пробирались по окрестным лесам, боясь заходить в населенные пункты и питаясь тем съедобным, что могли найти в августовском лесу. Наконец изможденные и смертельно уставшие, вышли к берегу Днепра. У них не было сомнения, что на том берегу свои, и они под покровом ночи поплыли. Их разнесло течением. До берега Ион доплыл один. После войны Ион побывал на этом месте и не мог понять, как он, раненый и обессиливший, мог переплыть Днепр. Он выполз на берег и лежал на песке, приходя в себя. Невдалеке, о ужас, он услышал немецкую речь. Вжался в песок и почти перестал дышать. Пронесло. Звуки речи удалились.