Предначертание - Вадим Давыдов

— Да помилуйте, — Гурьев усмехнулся, а глаза его при этом сверкнули так, что Осоргин почувствовал, как у него засосало под ложечкой. — Я полностью рассчитывал на его инициативу. К моей радости, нисколько не ошибся. У меня на такой план не было ни времени, ни, честно признаться, настроения. А Константин Иванович, как видите, времени даром отнюдь не терял. Отличная идея. И техническая сторона производит довольно-таки солидное впечатление. Конечно, кое-какие детали нуждаются в дополнительной проработке, да и дипломатическим прикрытием необходимо озаботиться. Но в целом – очень, очень неплохо. И крайне вовремя, надо заметить.

— Это… это… — Осоргин буквально задохнулся от избытка захлестнувших его эмоций и закашлялся. — Вы… вы понимаете, что начнётся, когда…

— Пусть начнётся, Вадим Викентьевич. Пусть. Именно в этом, по большому счёту, и состоит наша задача. Чтобы началось. Хотите чего-нибудь выпить?

— Н-не помешает, — всё ещё с хрипотцой в голосе проговорил моряк. — Вы… поедете?

— Нет. У меня настолько плотный график в Лондоне, что я не могу отлучиться. Поедете вы. Мне ещё много чего предстоит. Проинспектируете отряд Константина Ивановича и отвезёте необходимые средства и инструкции. Полагаюсь на вас.

— Хорошо, — Осоргин сделал большой глоток коньяка из бокала и взял с блюдца дольку лимона. — Чёрт возьми, сейчас мне уже совершенно не кажется, что это неосуществимо…

— Вот и прекрасно, Вадим Викентьевич. Приступим.

— Смотрите, Декстер! — Ротшильд указал рукой вверх. — Как по-вашему, на какой высоте он парит?

— Трудно сказать, сэр, — осторожно проговорил егерь, которому сегодня выпало обслуживать машину запуска тарелок для стендовой стрельбы. Он уже понимал, что задумал Ротшильд, но надеялся, что как-нибудь пронесёт. — Ярдов триста, не меньше. А то и все четыреста.

— Ага, — Ротшильд прицелился.

— Что вы делаете, сэр?! — в ужасе закричал егерь.

— Что?! — удивился Ротшильд, от неожиданности уводя ствол в сторону. — Что такое?! Ах, да, ну, конечно же! Вы правы. Принесите мне что-нибудь посерьёзнее. Что с вами?

— Это… Это беркут, — проговорил Декстер. — Сэр. Это… плохая примета, сэр. Это королевская птица.

— Превосходно. Из него выйдет отличное чучело, настоящее украшение моей коллекции трофеев.

— Сэр, этого нельзя…

— Да что вы такое говорите, Декстер, — почти равнодушно усмехнулся Ротшильд. — Отправляйтесь за ружьём, да поскорее, пока птичка не упорхнула. Когда мне понадобится ваш совет, я непременно им воспользуюсь.

Ротшильд был отличным стрелком, любил оружие и хорошо понимал в нём толк. Ружьё, которое принёс егерь, было настоящим произведением искусства: длинноствольный бокфлинт,[29]выверенный и отлично лежащий в руке, работы знаменитых лондонских «голландцев»,[30]нарезной, с мощным патроном и тяжёлой пулей, мало в чём уступающей пуле чудовищного «нитроэкспресса».[31]Ротшильд считал себя гуманным охотником: страдания мишени никогда не доставляли ему удовольствия, и он предпочитал обходиться, по возможности, одним-единственным выстрелом. У беркута не было ни единого шанса. Егерь отвернулся, когда Ротшильд вскинул к плечу ружьё.

Гурьев услышал крик Рранкара, полный удивления и боли. И увидел землю, приближающуюся к глазам с опасной скоростью. Впрочем, пикировал беркут всегда стремительно. Но на этот раз всё было неправильно.

— Чёрт побери, — красивое лицо Виктора перекосила гримаса досады. — Я же видел, как он упал. Почему собаки не взяли след?

— Собаки натасканы на лисиц и уток, сэр, — тихо сказал егерь, не глядя на Ротшильда. — Орёл – это не утка.

— Вы слишком сентиментальны, дорогой мой. Это не очень-то подходящее поведение для моего егеря, Декстер.

— Прошу прощения, сэр.

— Завтра с утра продолжим поиски. Я не мог промахнуться, эта чёртова птица никуда не денется. Домой!

— Слушаюсь, сэр, — пробормотал егерь. В глазах Декстера стыла бессильная ярость, и он не решился поднять их на барона.

* * *

Гурьев добрался до места, где спрятался Рранкар, только к вечеру. Уже стемнело. Лис, что привёл Гурьева сюда, остановился, махнув рыжим с белой кисточкой хвостом, сел на задние лапы, как пёс, и удовлетворённо тявкнул. Гурьев отпустил зверька. Сразу пропали десятки запахов, составлявших живую и разноцветную картинку, куда ярче той, что видели глаза лиса. Запахов было столько, что дух захватывало – в этом ботаническом оазисе второе и третье поколения британских Ротшильдов высаживали самые невообразимые в здешних широтах растения и деревья.

Гурьев остановился, оглядываясь вокруг. Он неплохо видел в темноте, тем более, что светила луна. Городскому жителю трудно представить себе, как ярко она освещает землю, особенно в полнолуние. Не люблю темноту, подумал Гурьев.

— Рранкар.

Беркут издал звук, похожий на виноватое покашливание, но Гурьеву не требовались знаки, чтобы отыскать птаха.

— Вылезай, — тихо позвал Гурьев голосом. Так ему было… привычнее, что ли. — Вылезай, глупая канарейка. Ну?!

Рранкар обиженно буркнул что-то неразборчивое. Сравнение с маленькой желтенькой козявкой, которую он мог проглотить в один присест, явно ему не понравилось. Беркут с шумом выбрался из расселины и поковылял к Гурьеву, волоча крыло. Приблизившись, птах повернул голову набок и посмотрел на Гурьева снизу вверх. Глаза у него были виноватые.

— А нечего подставляться, — сердито возразил Гурьев. — Это тебе не Хоккайдо. И даже не Нью-Йорк. Ты что, вчера из гнезда выпал?! Наблюдатель. Я тебя просил?! Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не лез к людям без моего ведома? С чего вообще ты взял, что мне… Рэйчел? Это связано с Рэйчел?!

Беркут смотрел на него теперь серьёзно, наклонив набок голову, и Гурьев понял – да, связано. Это связано с Рэйчел. И с ним. И со всем прочим, что ещё может случиться. Он вздохнул:

— А если бы я не услышал? Ладно, хоть хватило ума спрятаться как следует. Очень больно, да? — в голосе Гурьева звучали тревога и нежность. — Иди-ка сюда, пичуга.

Он снял с себя пиджак и пристроил Близнецов за брючный ремень. Укутав беркута, поднял птаха на руки, стараясь не касаться повреждённого крыла. И всё же испачкался в крови.

— Ладно, — Гурьев чуть по-иному перехватил орла, чтобы сделалось немного удобнее. — Поехали домой, помощник.