Академия Весны - Ксюша Левина

* * *

Тишина единственной палаты Академии угнетает. Неуютно, холодно и больнично. Воздух сухой, пахнет травой, которую толкла медсестра, пара веточек валяется на полу, было не до уборки. Значит, скоро тишина будет нарушена шумом швабры или шепотом заклинания. Рейв смотрит на покрытые царапинами руки, на разбитый висок, бледное лицо кажется ему еще бледнее, а кровь – еще ярче, будто кто‐то напутал с контрастами. Ее ресницы не должны сейчас дрогнуть, она должна поспать. Выбросить этот день из своей головы и очнуться другим, здоровым человеком. Демоны в душе беснуются, вопят. Разбуди ее, коснись ее руки, поцелуй ее разбитые губы, поцелуй ее сбитые костяшки.

Она открывает глаза. Розовое золото сверкает из‐под опущенных ресниц, кажется, что Брайт Масон плачет кровавыми слезами, и это самое пугающее, что Рейв когда‐либо видел. Из его горла вырывается стон, потому что тут же ноги подгибаются, несут его к кровати. Порыв секундный – просто взять ее за руку, опуститься на колени, и она тут же путается пальцами в его волосах. Это слишком нежно и невесомо, будто даже не реальность, а больная фантазия.

Ее пальцы нежные, мягкие. Она гладит ими и успокаивает. Она его успокаивает сейчас, лежа на больничной койке. У Рейва разрывается сердце от вида этого крошечного несчастного, истерзанного тела, и он не может не думать о том, что все, что выпало на долю Брайт, – результат стараний его семьи и его страны. А еще – это он ее не защитил, не присмотрел, не проводил.

– Тсс… Ты должна была спать, – шепчет он, поднимает голову, смотрит ей в глаза, а розовое золото пылает и переливается россыпью драгоценных камней.

– Я люблю тебя, – бьет Брайт наотмашь. А потом скидывает его руки и прячется под одеяло, перевернувшись на бок. – Убирайся.

Жизнь превращается в чертов ад стремительней, чем Брайт успевает считать количество ран на своих руках. А точнее, за одно утро. Оно начинается с Рейва Хейза, который сидит у кровати с видом побитого пса. Он не спал, не ел – это видно по его осунувшемуся лицу и полному подносу на прикроватной тумбе, – выглядит виноватым, измученным, встревоженным. В нем столько болезненных чувств, что хочется взвыть от тоски. А тоски и так достаточно.

Она хочет найти в Рейве утешение. Больше всего на свете. Хочет оказаться в его руках, услышать, что все будет хорошо. Но с недавних пор появилось отвратительное чувство, что она «в постели с врагом», и раны еще слишком свежи, чтобы забыть об этом недоразумении. Кровью Блэка Масона будто испачкан каждый траминерец.

Увидев Рейва, она счастлива. Все в груди сжимается, в животе порхают стаи бабочек, щекочут. Он так красив, только что‐то в нем изменилось, что‐то важное. Стали темнее волосы? Светлее глаза? Да, глаза почти желтые, и это странно, но сил нет раскрывать очередные теории заговоров. Ему это идет. Он смотрит на Брайт с нежностью. Ее пробуждение приводит его в восторг, и он смеется, склоняется к ней, быстро-быстро осыпает щеки и скулы поцелуями, шепчет, что скучал, что виноват, что больше никому не даст в обиду. Брайт чувствует, как от каждого слова внутри извергаются вулканы, ее пугает масштаб трагедии, это невыносимо приятно и очень больно.

– Я тебя люблю. – Она не может не сказать это. Слова жгут нутро уже давно, если от них не избавиться, то они могут просто уничтожить. Это не признание. Это вызов. Это ты хотел услышать? Получай! Как будто ему теперь с этим жить. Она не хотела, чтобы все вышло так, но сейчас почему‐то все равно. Вулканы прекращают обжигать внутренности лавой, наступает блаженная тишина, все стало на свои места, и можно не переживать по крайней мере об этом. – Убирайся. – Лучше пусть уйдет, чем услышит гадости в свой адрес, а он услышит. Они просто кипят в венах и просятся наружу.

Ты во всем виноват! Я во всем виновата!

Это моя вина. Это его вина!

Это вина Бэли, которая меня задержала. Это все чертова Академия. Это все твой отец.

А вот если бы я тогда… А если бы ты тогда! А если бы он тогда!

Но, во‐первых, история не любит сослагательного наклонения, а во‐вторых, никто не виноват в том, что человек устал. Брайт пытается смириться, искренне пытается, но пока в голове нет ни одного острова, за который можно было бы зацепиться. Рейв уходит, сжав на прощание ее руку. Даже хочется его остановить, но это стало бы ошибкой. Он придет, Брайт точно знает. Он не сможет не прийти. Этот вечер расставил по местам многое.

Первое: Рейв Хейз принадлежит Брайт Масон. Второе: он от нее не откажется никогда и ни за что. Она уверена в этом настолько, что впервые чувствует себя в безопасности. Третье: она его очень сильно любит, но сейчас этого недостаточно.

– Мисс Масон. – Она открывает глаза, едва прикрыв. На самом деле прошло часа два, не меньше. На стул рядом с койкой садится декан Гаджи. Он молчит, смотрит на разбитые скулы Брайт, потом на поцарапанные руки. Брайт кажется, что он куда старше, чем она считала раньше. Красивое молодое лицо осталось все тем же, но глаза такие взрослые. – Соболезную вам…

Она молчит.

– Это большая утрата. И не только для вас и вашей страны.

Она даже не кивает.

– Но я пришел не за этим.

Брайт вздрагивает. Ей кажется, что сейчас Эмен Гаджи скажет что‐нибудь вроде: «Ну вот теперь поговорим иначе!» – потрет руки друг об друга и примется ее избивать или вроде того. Она потеряла защиту. Перестала быть заложницей и стала просто пленницей. Разница очевидна! Заложников не убивают, им сохраняют товарный вид, пока верят в выкуп, а пленники никому, в сущности, не нужны.

– Вы должны понимать, что растет… недовольство по поводу вашего пребывания в Академии.

– Так верните меня домой. – Она вздыхает и жмурится. – Или что еще вам от меня нужно?

– Кажется… мэр Хейз против.

Связь с Рейвом. Ну конечно. Брайт не жалеет о ней. Но ей кажется, что Рейв уйдет вместе с ней, если ее отпустят. Это так логично. Она пока не хочет его видеть, но он – ее. Не обсуждается. Ей не приходило в голову, что кто‐то может быть против.

– Вам тут будет опасно.

– Тут? В Траминере, Бовале или Академии?

– Боюсь, что везде.

– Мне жаль, – вздыхает Брайт. На глазах выступают слезы. Не от страха и даже не от обиды. Это просто периодически происходит, Брайт вспоминает, почему оказалась тут, и плачет. Она вспоминает, что несколько месяцев назад была абсолютно счастлива, только совсем немного одинока. Что по вечерам они с папой возвращались из его института по остывающей после жаркого дня цветущей аллее. Взгляд отца всегда выражал совершенную заботу, исключительную. Где еще она это увидит?