Друиды Русского Севера - Евгений Лазарев

Что же касается неизбежных упреков в некорректности египетско-лапландских параллелей, то вот результаты одной вполне академической лингвистической проработки из области уралистики. Е. А. Хелимский приводит северносамодийскую (ненецко-энецкую) лексему *sit, образ, подобие, душа-тень; прауральская ее форма реконструируется как *kit или *ki (эта форма породила в прасамодийском уже не лексическую, а грамматическую единицу — показатель винительного падежа личных местоимений). Воссоздается лингвистами и еще более ранняя, ностратическая протолексема *KV с тем же значением, хотя это существительное и «законсервировалось» впоследствии только в ненецком и энецком. К этому нелишне добавить, что представления о душе-тени вообще очень древние и возводятся к магическим истокам искусства как такового. А значит, правомерно поставить вопрос о борейской праформе упомянутого слова; она могла породить, в диахронии (независимо) и ностратическое *KV, и афразийское, древнеегипетское ка. Вероятно, и религиозные представления о ка могут быть столь же архетипичны…

Впрочем, такие сопоставления, важные в принципе, не сообщают нам ничего конкретного о мегалитах горы Пялкинпорр. Тогда, может быть, такого рода информация сохранилась в ее названии? Топонимика, тем более на Севере, с присущей ему традиционностью, может уходить в прошлое на тысячелетия.

Я задал этот вопрос (тогда же, в июне 2007 г.) Н. П. Большаковой — саамской писательнице и этнографу, с которой я нередко обсуждал результаты своих полевых изысканий, спускаясь с Ловозерских гор в поселок Ревда, где она возглавляет с трудом выживающий в условиях постперестроечного Заполярья Музей саамской письменности и литературы имени Октябрины Вороновой, первой саамской поэтессы. И Надежда Павловна уверенно истолковала название горы Пялкинпорр как «Белая душа» и соотнесла это название с саамскими преданиями о Белой Женщине, «душе скал», которая иногда является людям на Карнасурте, — холодная, ледяная…

В названии горы формант «-порр» — это саамский ороним, означающий «хребет с острым ребром». Название в целом обычно переводят упрощенно: «Белая гора»; однако в таком случае оно звучало бы примерно как Пялкпорр. Вариант, предложенный Надеждой Павловной Большаковой, точнее соответствует фонетике названия, хотя, конечно, оно вошло в современную литературу в русифицированном облике, не передающем оттенки его довольно сложного саамского произношения. Вот какой предстает эта интерпретация в соответствии с наиболее полным на сегодняшний день саамско-русским словарем кильдинского диалекта, на котором говорят в Ловозерском районе.

Начнем с того, что слово белый употреблено не в обычной своей форме — «вииллькесь», а в форме «пяялльк», которая сохранилась в сказочной лексике и означает тоже белый, но применительно к масти оленя. Сказки часто оказываются заповедниками архаичных мотивов и слов; можно предположить, что и этот эпитет прежде имел более широкое употребление и несколько иные оттенки смысла. Душа по-саамски «ииŋŋк»; этому слову созвучно «ииŋŋ», лёд, льдина.

Есть ли у этих двух слов (и по отдельности, и в сочетании друг с другом) борейско-ностратическая ретроспектива? Да, есть, и поистине впечатляющая. Саамское «пяялльк», по-видимому, восходит к ностратической словоформе *balqa, сверкать (согласно словарю В. М. Иллич-Свитыча: ОСНЯ, № 5). Среди ее производных заметное место занимают слова со значением молния, и Иллич-Свитыч писал, что исходная ностратическая семантика в данном случае «характеризовала кратковременную вспышку яркого света». В афразийских языках, с характерным чередованием звуков, эта лексема приняла форму *brq, откуда, в частности, древнеегипетское brq, быть светлым, а также известные из исламского мистицизма и суфизма понятия и образы: «барака», благодать; аль-Бурак и т. д.

Второй корень исследуемого названия горы, интерпретируемый как душа, в перспективе тысячелетий оказывается еще более значительным и богатым ассоциациями. Практически в том же самом значении — дух, дыхание, дышать — эта лексема (по С. А. Старостину) проецируется в палеолит, на борейский уровень, в приблизительной форме HVNKV. Для более позднего ностратического праязыка реконструируется форма *’anqV, с изоглоссами в праафразийском, прасинокавказском и даже в америндейских языках (по Дж. Гринбергу): *hiqw, дышать. Получается, что дух, это неразрывно связанное с самыми различными религиями понятие, на всем циркумполярном пространстве обозначался сходными, однокоренными словами. В их число входят и такие, ныне общеизвестные термины, как древнеегипетский «анх», латинские anima и animus (душа и дух), и знакомые лишь специалистам, но впечатляющие своей схожестью с известными аналогами (при своей чрезвычайной географической удаленности) протоэскимосское *anuqə, ветер, протоенисейское *xaŋ, нос…

Примечательно, что, при всей приблизительности глобальных борейских реконструкций, в этом палеолитическом праязыке выявлено еще несколько омонимичных (на нынешнем уровне разработки) словоформ, которые, вполне возможно, входят в ту же самую семантическую матрицу. К тому же они имеют предположительные америндейские аналоги, а значит, потенциально восходят к общегиперборейскому сакральному лексикону. Согласно выводам С. А. Старостина, борейское HVNKV могло означать огонь, горение (отсюда и русское огонь, и санскритское имя бога Агни, и многое другое); америндейское *naqw имеет смысл не просто света, но и Солнца. В значении отверстие, вход HVNKV дает столь же убедительные изоглоссы в ностратических, афразийских, синокавказских и даже аустрических («южных») языках, а америндейское *naq’w трактуется еще и как женское лоно, vulva. Ностратические, афразийские и синокавказские дериваты есть и у HVNKV в значении змея; америндейская параллель — *aq’wi. Выявлена С. А. Старостиным борейская лексема HVNKV также в значении горло (со столь же универсальными дериватами, но без индейских аналогов); позволительно предположить, что она входит в семантическое поле духа, дыхания.

Не правда ли, похоже, что все аспекты являют собой грани единого величественного образа — женственного Духа, огнеликого, как русское Солнышко-Матушка, сверкающего, подобно молнии? Этот образ настолько всеобъемлющ, что он вмещает в себя и аспект хтонический, подземный, змеиный… Разумеется, такой вывод не может считаться доказанным, но все это, безусловно, укладывается в современные представления о палеолитическом культе Великой Богини, дополняя эти представления живыми и конкретными чертами. И интерпретация ландшафтного святилища у горы Пялкинпорр как места отправления этого культа вполне соответствует смыслу названия горы, донесенного кольскими саамами до настоящего времени. Сейчас невозможно установить возраст гигантского пирамидального контура на стене скального цирка; неизвестны и поздние легенды о нем. Однако присутствие здесь сейда-глыбы с вертикальной расщелиной (традиционный мегалитический символ порождающего лона) и вложенным туда оленьим рогом (фаллический символ?) позволяет предположить, что память о мистериях Великой Богини дожила в Ловозерских горах до этнографического времени.