Стрелок. Путь в Туркестан - Иван Оченков

– Как вам не стыдно! – вспыхнул раздосадованный гардемарин. Почему он должен оправдываться?! – В конце концов, многие офицеры, находясь в плавании, увлекаются коллекционированием подобных картинок. Да что там офицеры, если сам адмирал Краббе был неравнодушен к искусству такого рода. – Последние слова он, сам того не заметив, произнес вслух, и это ещё больше заинтересовало его собеседника.

– Да, я слышал об этом, – задумчиво произнес он, и тут его осенило. – Погодите, юноша, адмирал что, тоже вот такие картинки собирает?

В чем у Будищева никогда не было недостатка, так это в воображении. И вот теперь оно послушно нарисовало картину снятого на пару дней борделя, несколько фотографов и моделей обоих полов и… уж он-то покажет всем, что такое настоящая порноиндустрия!

– Собирал, – робко прервал полет фантазии гардемарин. – Николай Карлович умер шесть лет назад.

– Досадно, – хмыкнул странный кондуктор. – Бизнес-план откладывается!

– Что, простите?

– Не обращайте внимания. Я только что, в очередной раз понял, что занимаюсь ерундой.

– А чем вы занимаетесь?

– В основном гальваническими приборами.

– Погодите, – изумился Майер. – Так вы тот самый знаменитый изобретатель Будищев? Боже мой, как же я сразу не догадался!

Взволнованный юноша снова кинулся к Дмитрию и принялся в порыве чувств трясти ему руку, радуясь новому знакомству со столь известным человеком.

– Я должен немедленно представить вас остальным офицерам! Пойдемте, прошу вас…

– Александр Александрович, – мягко улыбнулся кондуктор. – Я немного старше вас и опытней. Вы позволите дать вам добрый совет?

– Да, разумеется, а в чем дело?

– Да как вам сказать… я думаю, будет гораздо лучше, если вы наденете штаны!

Тем временем Фёдор Шматов тоже обживался на новом месте. Матрос проводил его к боцману, тот, поворчав для порядка о всяко-разных непонятных штатских, указал отставному ефрейтору, где будет его койка. Велел не безобразить и, сокрушенно покачав головой на совершенно сухопутный вид парня, отправился по своим делам. Оставшиеся без присмотра начальства моряки тут же обратили внимание на нового соплавателя и незамедлительно попытались выяснить, кто он таков и чем дышит.

– Глянь-ка, ребята, какого франта к нам поместили! – с явной насмешкой сказал один.

– Наверное, в первом классе кают не было, – тут же отозвался второй. – Вот яво и к нам!

– А может, ён купец? – с глумливой улыбкой предположил третий.

Ответом им было, как сказал бы Будищев, ноль внимания – фунт презрения, чего матросы вынести уже никак не могли.

– Ваше степенство, вам удобно-с? – со скрытой угрозой в голосе поинтересовался кривоногий крепыш с бычьей шеей и наголо бритой головой.

– Наше дело служивое, – бесстрастно отозвался Шматов, – нам не привыкать.

– Ишь ты, служивое! И долго ли служишь?

– А это как поглядеть!

– И как же?

– Ежели царю-батюшке, так я уже вчистую вышел. А Дмитрий Николаевичу, даст бог, ещё послужу!

– Эва как!

– А вот так! Отставной ефрейтор сто тридцать восьмого Болховского полка, георгиевский кавалер Фёдор Шматов. Не вам чета, желторотые!

– Воевал, значит? – немного осадил лысый матрос.

– Само собой. Кресты кому попало не дают.

– А барин твой кто?

– Большой человек! Мы с ним вместях почитай всю Балканскую кампанию прошли. И в Румынии были, и в Болгарии турка воевали.

– И чего же он тогда простой кондуктор?

– Это ты простой, а господин Будищев, даром что из благородных, рядовым солдатом начинал. Геройством и смекалкой выбился. Полный георгиевский бант имеет, понимать надо! С ним графы да министры не чураются за ручку здороваться. Профессора в академиях первыми шляпы снимают, а городовые, когда он из дома выходит, честь отдают!

– Что-то ты больно складно брешешь, дядя.

– Это кобели вроде тебя брешут, племянничек, а я чистую правду говорю!

На флоте всегда ценились острословы, а потому бойкий ответ Фёдора матросы встретили дружным смехом, после чего отношения между ними наладились. Решив, что Шматов хоть и стал штатским, а человек дельный, они обступили его и принялись расспрашивать уже по-доброму.

– Сам-то откуда?

– Ярославской губернии, – обстоятельно отвечал тот. – Из-под Углича. Большесельской волости. Может, слыхали?

– Слыхали, как не слыхать. Почти земляки.

– Да ну?

– Вот тебе и ну!

Корабельная жизнь – штука довольно однообразная, так что всякое новое лицо невольно вызывает к себе интерес. В особенности, если это самое лицо прибыло из Петербурга и было, по словам восторженного Сашки Майера, по меньшей мере научным светилом. Но, как говорится, гусь свинье или кондуктор офицеру отнюдь не товарищ, а потому в кают-компанию Дмитрия не приглашали, и вообще держались подчеркнуто отстраненно. Впрочем, скоро выяснилось, что Будищев и сам не особенно расположен к общению.

Как и ожидалось, на следующий день «Баку» поднял якоря и, выпустив из двух своих труб облако черного как смоль дыма, деловито зашлепал по морю своими громоздкими колесами. Затем Гусев решил, что ход недостаточен, и приказал поставить паруса. Засвистели дудки боцманматов, матросы стали карабкаться по вантам и вскоре на обеих мачтах затрепыхались белые полотнища.

Поскольку ни гальваники, ни какого-либо минного вооружения на пароходе не было, найти занятие для Будищева было не самой простой задачей, но Маслов с блеском вышел из положения, поручив ему изучать устройство корабля, под руководством Майера. Иными словами, скинул решение задачи на гардемарина. Молодой человек принял это поручение с восторгом и энергично принялся за дело. Проявив редкое усердие, они за день облазили весь пароход от мачт до машинного отделения. Впрочем, с машиной проблем было меньше всего. Как оказалось, Дмитрий представлял её устройство и принцип работы куда лучше, чем его наставник. А старший механик вообще предложил кондуктору перейти к нему в машинную команду, обещая выхлопотать ему место младшего помощника.

Но вот что касается парусов, рангоута и такелажа, то в этом Будищев, как и следовало ожидать, оказался полным профаном. Узнав о подобном пробеле в знаниях, загрустивший было Майер немного приободрился и взялся научить своего нового товарища основам этой премудрости. И хотя успехи минного кондуктора были откровенно невелики, все же кое-что он запомнил, и стаксель с топселем с тех пор не путал.

В качестве ответной любезности он рассказал своему юному учителю об устройстве всех митральез, с которыми ему доводилось иметь дело, а также о практике их применения во время последней войны.