Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - Макс Ронге

С некоторой тревогой мы ожидали появления 1 апреля нового шифра, что предполагало и полную смену всех позывных. Однако к вечеру того же дня он был уже раскрыт. Узнали мы и его новое кодовое наименование. В результате от радости наши дешифровщики сами чуть было не превратились в то, что оно означало, — Capitombolano, то есть «перевернутая клюшка».

Кстати, в марте 1916 года, когда мы потеряли одну из переносных радиостанций, выдвинутую слишком далеко вперед, наши станции подслушивания, вернее, группы таких установок, получили кодовое наименование «Пенкала», взятое из картинки с рекламой фабрики по производству грифелей, на которой была изображена голова с огромным ухом.

В ходе подготовки крупной наступательной операции наша авиация произвела значительное число бомбардировок, а агенты провели ряд диверсий, главным образом на электростанциях, поскольку при нехватке угля у итальянцев это сильно било по экономике Италии. В ответ противник в качестве реванша осуществил воздушный налет на Лайбах[242].

В дальнейшем акции по выводу из строя итальянских электростанций получили новый импульс благодаря немецкому изобретению в области подрывного дела. Достаточно было сбросить в водопровод, подходивший к турбинам, взрывные устройства в форме палочек, как последние под давлением воды взрывались, разрушая водопроводные трубы и надолго выводя станцию из строя. Взрывы, произведенные одновременно во многих местах, могли нанести очень крупный ущерб.

В апреле 1916 года разведуправление Юго-Западного фронта решило сочетать эти диверсии с подрывом мостов через реку Пьяве, чтобы затруднить переброску итальянских войск с Изонцо на тирольский фронт. К осуществлению данного мероприятия были привлечены добровольцы из числа солдат и наиболее надежные агенты. К несчастью, их инструктировали всех вместе, допустив тем самым ту же ошибку, какую в свое время совершил полковник Батюшин в Варшаве.

Подрывники на выполнение задания отправились через Швейцарию, причем они были сгруппированы по двое. Неожиданно в Лозанне бывший итальянский дезертир Иезекииль Штампи, давно уже без зазрения совести выполнявший шпионские поручения в отношении Италии, заявил своему спутнику, что у него нет желания заниматься этим делом, сдав свой чемодан с подрывными трубочками в камеру хранения на вокзале. Его напарник вполне резонно предположил, что Штампи выдаст весь план операции итальянскому консулу в Лозанне, и, не выполнив своего задания, вернулся назад. Однако предупредить остальных подрывников не удалось — было уже поздно.

Вторая пара состояла из талантливого агента Ларезе, ранее блестяще выполнившего ряд труднейших заданий, завоевав этим право на получение австро-венгерского гражданства, и поступившего затем на военную службу, чтобы работать в разведке уже в таком качестве, а также некоего Маддалена, к которому Ларезе питал большое доверие. На территории Швейцарии этот Маддалена сохранял вид воодушевленного партнера, с радостью обсуждая удавшееся разрушение динамитного завода в населенном пункте Ченджо к северо-западу от города Савона и осуждая Штампи, узнав о его поступке.

У Ларезе возникли трудности с паспортом, и Маддалена поехал в Италию один. Оттуда он вернулся и сообщил о произведенных им подрывах двух мостов через Пьяве. Это подтвердили и итальянские газеты, следуя указаниям итальянского Генштаба, с которым Маддалена успел договориться относительно захвата агентов-подрывников, а чтобы ослабить бдительность Ларезе, он очень пренебрежительно отзывался о работе итальянской службы охраны. В общем, этот Маддалена оказался шпионом-двойником, сумевшим нас ловко обмануть.

В начале мая они через швейцарский город Кьяссо вновь отправились в Италию, где Ларезе поехал в Терни для организации диверсии на располагавшемся там крупнейшем военном заводе. Произведя, по своему обыкновению, тщательную подготовку, он уже собирался опустить мину в воду, но в этот момент был арестован и предан военному трибуналу в городе Анкона.

Его участь разделили Данте Пегаццано из Генуи и Ренато Гатти из Триеста, участвовавшие в диверсии на заводе по производству динамита в Ченджо и в организации пожара в генуэзском порту. С изумительным спокойствием Ларезе заявил председателю военного трибунала подполковнику Де Чезаре: «Вы приговорите меня к смертной казни. Что ж, такое будет справедливо, но для меня это ничего не значит».

Важно отметить, что на том же заседании прокурор Майорано дал такую далеко не лестную оценку итальянской контрразведке: «В Италии следует отметить две фазы борьбы со шпионажем. В начале войны по всему Адриатическому побережью прошла волна массовых подозрений, доносов и поклепов. Причем особенно преследовались священники и члены монашеских орденов. Достаточно было зажечь свет в окне какого-нибудь монастыря, чтобы его тут же сочли за сигнал противнику. Начиная от Кьоджи и кончая Бари, над монахами прошел целый ряд процессов, но все они закончились признанием их полной невиновности. После этого периода величайшей подозрительности общество впало в другую фазу, полностью противоположную первой. И только благодаря его величеству случаю (точнее, Маддалене. — Авт.) нашим властям удалось ухватиться за ниточку и распутать целую сеть организованного шпионажа».

Ларезе приговорили к расстрелу, а других подсудимых осудили на пожизненное тюремное заключение. При этом даже итальянские газеты, уделявшие много внимания этому сенсационному процессу, не могли не отдать должное героическому спокойствию и самообладанию, которые Ларезе сохранял до самой последней минуты своей жизни. Они объявили применявшиеся им мины чудом техники, не преминув, конечно, обрушиться на Австрию и упрекнуть ее в варварстве за нападение на заводы.

Что же касается нашей разведки, то из-за допущенной неосторожности в лице подлинного героя Ларезе мы потеряли одного из лучших своих работников.

13 марта 1916 года началось долгожданное короткое пятое сражение на реке Изонцо, в котором Кадорне снова не удалось добиться успеха. Однако и наша наступательная операция значительно растянулась по времени, поскольку мы рассчитывали на мягкую зиму и совершенно упустили из виду, что при такой погоде в Тироле наибольший снегопад обычно бывает в последние зимние месяцы. Поэтому негостеприимные горы, через которые должны были наступать наши 3-я и 11-я армии, оставались непроходимыми вплоть до середины мая.

В результате почти два месяца обе армии вынуждены были находиться в Южном Тироле, а с ними и штаб Юго-Западного фронта, который стали называть командованием армейской группы «Тироль», располагался штаб к 25 марта в местечке Гриес недалеко от города Больцано.

Все это не укрылось от населения. В глубоком тылу люди не могли не заметить эшелоны, направлявшиеся в Тироль. Кроме того, несмотря на заградительный кордон у перевала Бреннер, оттуда в Австро-Венгрию ежедневно прибывали больные, освобождавшие в лазаретах места для приема ожидавшихся раненых.