Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев

Бен — Бар приобнял меня дружески за плечи и увел подальше от пирующих к резным колоннам галереи.

— Есть маленькая проблема! Понимаешь, старик, достал Иоанн Иродиаду, не по-детски достал! Что ни день, обличает в блуде и кровосмесительстве, а кому это может понравиться? Простой вещи не понимает: для тех, кто при власти, законы не писаны… — коротко замолчал, нахмурился. — Только фенечка в том, что, хочешь — не хочешь, а с Предтечей приходится считаться! Он человек талантливый, чего стоит такой пиаровский ход, как крещения водой! Просто и убедительно, и, главное, ни копейки людям не стоит! Им ведь не объяснить, что от окунания в реку ничего, кроме хронического насморка, не схлопочешь. Каждому охота приобщиться к вере и, не парясь, обрести благодать!

Бен — Бар доверительно улыбнулся, как если бы был уверен, что я полностью разделяю его взгляды:

— В этой связи, старичок, у нас к тебе предложение. Поговори с Крестителем. Просто, по-свойски, как с нормальным малым. Успокой, пообещай, он же молодой парень, ему тоже жить хочется. Надоело, небось, мотаться по пустыне и жрать сушеную саранчу. Ты когда — нибудь пробовал акриды? Редкостная гадость!.. Скажи ему, мол, власть, какая ни на есть, вся от Бога, ее надо уважать. Если в духе взаимопонимания он согласится смягчить позицию, мы пойдем ему навстречу, дадим официальный статус пророка, обеспечим материально. Правительственные награды, звание святого, штат обслуги, включая смазливых секретарш и прикомандированных спичрайтеров, зачем самому надрываться… И ты, сам понимаешь, в накладе не останешься!

Слова асмонея удивили меня до крайности, едва ли не до немоты:

— Я-то здесь причем?! Я Иоанна первый раз в жизни вижу…

— Уже отрекаешься?.. Ну-ну! — констатировал Бен — Бар с ухмылочкой. — А впрочем, почему бы и нет? Если уж Петр — между прочим, апостол! — отречется в скором времени от Спасителя, то тебе, извини за каламбур, сам бог велел. Да и глубиной веры ты никогда, как мне кажется, не отличался. Верил, конечно, но больше для порядка, как если бы покупал страховку на случай Страшного суда… — потер между пальцами ткань моей хламиды. — Этот расшитый звездами балахончик мой человек приметил еще тогда, когда Иоанн направлялся в Енон! Я давно за тобой слежу и, честно говоря, ты всегда интересовал меня больше, чем этот кандидат в святые угодники… Не надо, не напрягайся, не стоит лишний раз фарисействовать! Кому, как ни нам с тобой, знать, что за каждым горлопаном и харизматиком стоят те, кто заставляет его плясать под свою дудку… — улыбка асмонея стала иезуитской. — А рядом с Иоанном, — произнес он нараспев, — ни-ко-го из кукловодов, кроме тебя, нет…

Возможно, Бен — Бар собирался еще что-то сказать, но, посмотрев в сторону пирующих, замер на полуслове. Выдохнул едва ли не со стоном:

— Соломея!..

Я обернулся. В освещенный десятками светильников центр зала вступала молодая девушка. Похожая лицом на Иродиаду, она превосходила мать щедростью форм. Глядя на нее, я вспомнил дядюшку Кро и в полной мере разделил тот восторг, с которым старый сластолюбец говорил о Махероне. Одетая, а правильнее сказать, раздетая, в полупрозрачные, развевающиеся вокруг стана одежды, танцовщица двигалась с грациозностью вышедшей на охоту пантеры. В ее огромных, как у матери, глазах играл отблеск адского огня.

Я все еще не мог оторвать от Соломеи взгляда, когда Бен — Бар приблизил ко мне раскрасневшееся лицо и прошептал:

— Завидую тебе, ведь эта молодая плоть станет частью твоей награды!

— Ну так как, ты нам поможешь? — асмоней с силой сжал мой локоть, я чувствовал щекой его дыхание. — Не переживай, такие вещи случаются каждый день! Тысячи людей жонглируют перед толпой принципами лишь для того, чтобы разменять их в подходящий момент на деньги. Так устроен мир, нет смысла изображать из себя невинность. Уверен, Креститель только того и ждет, чтобы ему сделали хорошее предложение…

Бен — Бар держал мою руку клещами, но я ее вырвал. С негодованием?.. Да, нет, вырвал и все тут! Какое мне дело до их разборок?

Асмоней понял меня по своему:

— Что ж, в таком случае пусть все идет, как идет, и каждый платит по своим счетам!

Между тем, музыканты уже коснулись струн и извлеченная из них музыка ничем не напоминала ту заунывную мелодию, что тянули они, когда я только появился в зале. Теперь в ее аккордах переливалась нега Востока, а задаваемый барабаном ритм, словно набиравший силу пульс, будоражил и подхлестывал воображение. Томные движения Соломеи были ленивы и тягучи, демонстрируя себя, она скользила по кругу и тончайшая кисея облегала изгибы ее дышавшего животной энергией тела. Позванивали на запястьях усыпанные драгоценными камнями браслеты, им вторили обнимавшие щиколотки золотые кольца. В облике девушки было нечто первобытное и волнующее, заставлявшее вспомнить о свободных нравах необузданного прошлого. Начав танец с нарочитой неохотой, она постепенно распалялась, жесты ее приобрели порывистость, позы стали вызывающими. Наслаждаясь каждым движением по-звериному гибкого и нежного существа, зрители млели от восторга, как вдруг Соломея взвилась в воздух и все, что казалось воплощением страсти и блуда, померкло на фоне взбунтовавшейся в экстазе плоти. Это была неистовая пляска чувства, сильнее которого могла быть только смерть… и я физически почувствовал, что именно смертью она и закончится.

Еще не успел стихнуть мелодичный звон кимвала, не успокоилось метавшееся тенями по стенам пламя факелов, а Ирод Антипа уже был на ногах. Глаза его горели, губы прыгали от возбуждения:

— Проси, проси, что хочешь, Соломея, все отдам!

Ступая по кошачьи мягко, девушка приблизилась. Грудь ее вздымалась, большие, яркие глаза смотрели, с прищуром:

— Все ли, Антипа?.. — произнесла она глубоким, грудным голосом, от которого у меня по коже побежали мурашки.

— Все, Саломея, жизнью клянусь! — воскликнул Ирод, не отводя от нее полного страсти взгляда.

Желая привлечь присутствующих в свидетели, девушка обвела гостей глазами, остановилась на мгновение на лице матери. Иродиада едва заметно кивнула. Пухлые губки Соломеи тронула обещавшая блаженство улыбка, взяв тяжелое серебряное блюдо, она ударила в него, как в бубен, и пошла, припевая, по кругу:

— Все, что захочу!.. Все, что захочу!..

Замерла напротив тетрарха:

— Голову Иоанна! Сейчас! На этом подносе!

В зале наступила мертвая тишина. Смолк гомон гостей, оборвалась наигрываемая музыкантами мелодия. Мир словно отшатнулся от Ирода. Он остался стоять один. Не желая того, люди ощутили на себе ледяное дыхание вечности. Одиночество тетрарха было сродни проклятью и это невозможно было не почувствовать.

Губы Ирода дрогнули, на них проступила жалкая улыбка:

— Но!..

— Ты поклялся жизнью, Антипа! — прошептала девушка так, что тихий голос ее был слышен в самом дальнем углу зала.

В поисках поддержки тетрарх обернулся и посмотрел на жену, но лицо Иродиады было непроницаемым. Разом поникнув и уменьшившись в росте, Антипа пошатнулся, но все же выдавил из себя: