Манхэттен по Фрейду - Люк Босси

— Вы действовали по принципу «око за око, зуб за зуб», — сказал Фрейд. — Вы забыли о законах цивилизации.

— Я своими руками сделала этому ребенку аборт. Что еще я должна объяснять…

Фрейд решил не тревожить ее более.

— Раны Грейс будут зарубцовываться долго, — сказал он. — Вы будете ей нужны, чтобы помочь заново выстроить ее жизнь. Но теперь она с трудом сможет выносить ваше присутствие.

— Она не простит меня, — кивнула мисс Дэймон.

— Для того чтобы простить, нужно понять. А убийство отца — то, что труднее всего понять.

Мисс Дэймон молчала.

— Мне очень жаль, — сказал Фрейд, — но я не нахожу более слов утешения…

Он ушел, не оборачиваясь.

Мрачный свет фонарей не рассеивал черноты, заполнившей его мысли.

Грейс. Она мучилась, сопротивлялась. И устояла.

Она продолжала любить своего отца, несмотря на насилие, которому он ее подверг.

Теперь Фрейд был уверен, что именно Грейс не позволила Юдифь поступить с Августом более решительно. Амнезия помогла ей преодолеть страдания.

Любовь, главная составляющая эдипова комплекса, победила все. Он вспомнил слова Гамлета, адресованные Офелии: «Не верь, что солнце ясно, что звезды — рой огней, что правда лгать не властна, но верь любви моей!».[18]

Эта любовь, безумная во всех смыслах слова, казалась Фрейду единственной иллюзией, которую он никогда не сумеет разоблачить.

Перед подобными трагедиями его наука предпочитала пасовать.

Сидящий за столом Кан взял бутылку шотландского виски, наполнил стакан и осушил его одним глотком до дна.

Из окна своего кабинета он видел, как работают «Белые крылья» — так назывались уборщики, которые под руководством полковника Джорджа Уоринга избавили город от смрада.

Своим вкладом в общественную гигиену полковник спас больше человеческих жизней, чем все больницы города. Во всяком случае, гораздо больше, чем Кан, который в только что закрытом деле насчитал целую гору трупов и только двоих спасшихся — торговца оружием и преступницу.

Он налил себе второй стакан. Дверь отворилась, и вошел Ренцо, который уже удивительно ловко передвигался на костылях.

— У меня новости насчет отпечатков, снятых с телефона, который был в гробу в Вулворт-билдинг, — сказал он.

— Это не Мур?

— Мур и кто-то еще. Но не Корда.

Кан резко встал:

— Это подтверждает показания Блэйка. Виновен тот, чье имя он не решился назвать в свой последний час. Водитель такси, который, несомненно, выжил после падения с Бруклинского моста.

Кан по-прежнему отказывался верить в силу алхимии, но начал считать, что человек, по следу которого они шли, боролся с ними каким-то сверхъестественным оружием.

— О шпаге никакой информации, — сказал Ренцо. — Ни в одном магазине Манхэттена ее не продавали.

Кан покончил с виски, подошел к двери и открыл ее.

— Ты куда? — поинтересовался Ренцо.

— Допросить Германа Корда, — обернувшись, ответил Кан. — Я его достаточно продержал.

— Я им сам займусь, — раздался голос за его спиной.

Кан обернулся и увидел Томаса Салливена.

— Кстати, много времени это не займет, — добавил начальник полиции. — Он действовал в рамках необходимой обороны.

— Нужно это проверить, — заметил Кан.

— Вас это уже не касается. Вы арестованы.

Кан посмотрел на Салливена с изумлением:

— Вы шутите?

— Я не люблю, когда мои приказы не выполняются. Вы будете находиться под стражей до тех пор, пока ваше дело не будет расследовано.

Салливен сделал знак своим подчиненным, и они немедленно окружили ошеломленного Кана.

Ресторан «Уолдорф-Астория» носил прозвище «Зал для игры в мяч», поскольку был накрыт стеклянным куполом, оплетенным металлическими ветвями в стиле модерн, пропускающими лучи света.

Фрейд предложил Юнгу сесть рядом с одной из дорических колонн.

— Грейс продолжает бесконечно удивлять… Это поразительно — признаться в убийстве, совершенном ее гувернанткой! — потрясенно сказал Юнг, когда Фрейд закончил рассказ о последних событиях.

— Грейс вспомнила, что застала ее около тела отца, и использовала весь свой актерский талант, чтобы защитить… — Фрейд закурил. — Мои подозрения должны были пасть на Эйлин Дэймон гораздо раньше. В церкви Святой Троицы она цитировала леди Макбет. Как та переложила ответственность за убийство короля Дункана на слуг, так и мисс Дэймон обвинила себя в том, что обагрила кровью лицо секретаря Августа Корда.

Фрейд заметил, что Юнг то и дело посматривает на столик в глубине зала. Он незаметно обернулся и увидел Анну и Джеймса Лендис; они снова были вместе, как в тот день, когда Фрейд впервые их увидел.

— Он вернулся, — с горечью произнес Юнг. — Лечение у мормонов отучило его сосать бурбон за завтраком. Он, кажется, даже восстановил свое ослабленное либидо…

— Поэтому Анна не хочет даже взглянуть на вас? — Фрейда позабавила возникшая ситуация.

— В основном потому, что я немного ее отчитал.

— То есть?

— Я сказал ей, что она изменяет мужу не из-за того, что больше его не любит, а из-за того, что недостаточно любит саму себя и хочет любить себя больше. Я назвал ее стареющей самовлюбленной женщиной.

— Не очень тактично, — заметил Фрейд.

— А еще я сказал Анне, что чрезмерная ревность ее мужа объясняется не всеобъемлющей любовью, а неосознанным влечением к окружающим ее мужчинам.

— Эту идею вы позаимствовали у меня…

— И я признал это заимствование, показав ей, как с помощью серии отрицаний — нет, я не люблю этого мужчину, я его ненавижу, нет, это не я его люблю, это моя жена — Джеймс подавлял свой латентный гомосексуализм.

— Представляю, как это ее шокировало.

— Она почти не дрогнула, — с сожалением произнес Юнг. — Жительница Нью-Йорка, современная женщина, волчица в человеческой овчарне! И вот доказательство: она приходит с ним обедать в мою гостиницу…

Фрейд уже его не слушал. Он смотрел на высокого худого человека примерно пятидесяти лет, который говорил на повышенных тонах с соседями по столику, жестикулируя руками в перчатках.

— Мне наплевать на Нобелевскую премию, как на мою восемнадцатую салфетку! — заявил он. И элегантно бросил салфетку в ведерко со льдом.

Стопка других таких же салфеток лежала рядом с его тарелкой. Незнакомец взял одну из них и на глазах своих товарищей, видимо привыкших к его выходкам, принялся вытирать свои столовые приборы, и без того безукоризненно чистые.