Тайный посол. Том 2 - Владимир Малик

– Мы слушаем, батько.

– Живем мы, друзья мои, в тяжкое время. Отчизна лежит в развалинах, вконец опустошенная врагами. Не счесть, сколько наших людей уничтожено или разбежалось в поисках покоя и хлеба. Десятки тысяч с правого берега переселились на Левобережье, на Донец и Оскол – до самого Дона. Дикое поле, отделявшее нас от врагов, расширилось, плодородные поля заросли ковылем и донником. Дошло дело до того, что калмыцкий хан посылает послов к султану, чтобы тот отдал ему земли между Днепром и Днестром для выпаса табунов. Крымская и Буджакская орды чувствуют себя на Правобережье хозяевами… И мы стоим перед грозной опасностью – навсегда потерять эти земли… Поэтому завещаю вам – как и прежде, как всегда было, не щадя крови и жизни своей, стоять супротив захватчиков, откуда бы они ни приходили! Не выпускайте, братья, сабель из рук, пока кровавые чамбулы разгуливают по нашим степям!..

Казаки сидели торжественные, посуровевшие. Сказанное Сирко ни для кого не было тайной, но слова старого кошевого, произнесенные на смертном одре, каждому казались и весомыми, и особенно мудрыми, потому и проникали глубоко в сердце.

На пасеке стояла теплая летняя тишина. Слышалось только беспрерывное гудение трудолюбивых пчел да шелест ветерка в ветвях деревьев.

Немного передохнув, кошевой продолжил:

– Я уже говорил – Правобережье обезлюдело… Самойлович, радеющий прежде всего о своей власти и о своих прибылях, не отпускает беглецов с Правобережья, нашедших на время военного лихолетья приют на левом берегу, назад, в их отчизну. Возникает угроза, что эти земли заселят другие. Поэтому, отбивая набеги людоловов, думайте и над тем, чтобы возвращались наши люди в тот край, обживали его и сохранили его для наших потомков… А это можно сделать только тогда, когда там будет военная сила, способная защитить народ. Из шестнадцати казачьих полков, которые были на Правобережье при Богдане, теперь не осталось ни одного… Я посылал туда Палия, Самуся, Искру и Абазина с небольшими отрядами запорожцев… Так пускай кош помогает им и оружием, и порохом, и оловом, и людьми, и продовольствием, ибо они там начали великое дело. Поклянитесь, что Сечь будет для них опорой и пристанищем в грозные времена! Что Сечь всегда будет помогать – явно ли, тайно ли – этим назначенным мною полковникам в их многотрудных деяниях по возрождению правого берега!

– Клянемся! – хором ответили старшины и остальные казаки.

– Прослышал я, что турки устанавливают медные столбы на Подолии и в Карпатах, проводят новую границу, отхватывая здоровенный шмат земли нашей, чтобы навеки присоединить ее к султанским владениям… Для меня, для всех вас не секрет, что шляхта пока еще крепко держит в своих руках Волынь и Галицию, мечтает когда-нибудь снова овладеть Правобережьем и всей Украиной… До сих пор, как и при Богдане, со всех сторон нас жмут… Поэтому, братья, единственное наше спасение – сабля. Только она недавно спасла Левобережье и Киев от разрушения и полной гибели. В тяжелых испытаниях, наступивших для нашего народа, единственный наш защитник – вооруженная сила, в первую очередь – Сечь Запорожская! Берегите ее как зеницу ока! Не допускайте розбрата! Только идя таким путем, мы сможем спасти народ украинский от поголовного истребления, от окончательной гибели, которую уготовили ему лютые недруги его! На том должна всегда стоять Сечь! Иначе страшный вред нанесет и себе, и всему народу…

– Понимаем, батько! Понимаем! – зашумели казаки.

– А что касается Юрия Хмельницкого и Кара-Мустафы, то знайте – на сегодня это злейшие враги наши. И я завещаю вам бороться с ними до последнего! И чем быстрее погибнут они, тем лучше для нашего народа!

– Так тому и быть, батько! Не сомневайся! – вполголоса, но твердо за всех ответил Палий.

– Арсен, сын мой, – вдруг обратился кошевой к Звенигоре, – и Кара-Мустафу, и Юраську нелегко и непросто достать… Потому и возлагаю большие надежды на тебя, на твою ловкость и твой ум… Там, где не сможет пройти казацкий конь, где бессильна казацкая сабля, там пройдешь ты… Слышишь меня?

– Слышу, батько, – склонил перед умирающим голову Арсен, чувствуя, как горький комок сжал горло. – Сделаю все, что смогу…

– Аминь! – прошептал Сирко устало. – Значит, и с этим покончено… Остается последнее: хочется мне знать, кому вы вручите после меня булаву кошевого?

Вопрос был неожидан и серьезен. Кроме того, он затрагивал интересы большинства присутствующих здесь старшин. Кто из них не мечтал побывать когда-нибудь кошевым, держать в руках булаву, дающую неограниченную власть над многотысячным войском?

– Пусть это тебя, Иван, не волнует, – сказал после затянувшейся паузы Стягайло. – Выберем достойного!

– Тому булава, у кого голова. Никогда не забывайте этого, – медленно сказал Сирко. – Я уже одной ногой в могиле, потому пусть не обидятся на меня мои побратимы, когда выскажу свою думу…

– Говори, батько! Говори!

– Сейчас такие времена, что во главе войска должен стоять человек смелый и умный, честный и опытный в военном деле и в жизни. Такой казак есть среди вас…

– Кто он, батько? Назови его! – послышались голоса.

– Семен Палий!

Наступила тишина. Все долго молчали. Для Палия слова кошевого стали совершенной неожиданностью. Но не меньшей неожиданностью, вероятно, стали они и для всех старшин. Кто-то крякнул. И опять – тишина.

– Чего молчите? – с усмешкой спросил Сирко. – Не я выбираю кошевого… Я только говорю то, что думаю…

– Молод еще, – угрюмо кинул Иван Стягайло. – Подождет. Есть и постарше!

На губах Сирко промелькнула чуть заметная горькая улыбка. И сразу исчезла. Дыхание умирающего стало тяжелым, он откинул голову на подушку. Холодный пот покрыл его лоб.

– Мы утомили кошевого, – тихо произнес Палий и первым встал из-за стола. – Прощай, батько!

Старшины и бывалые казаки тоже поднялись и стали прощаться. Каждый подходил к топчану, отдавал последний земной поклон и медленно отходил.

Стягайло смущенно пробормотал:

– Прости меня, Иван. Понимаю – огорчил тебя. Ляпнул необдуманно…

Сирко ничего не ответил, и Стягайло, потоптавшись, ушел.

Вскоре пасека опустела. С кошевым остался только джура. Хотя припекало летнее солнце, больной попросил укрыть его кожухом. Через час Ивана Сирко не стало…

На второй день после похорон в войсковой канцелярии собралась старшинская сходка. Просторная комната едва вместила заслуженных казаков: войскового судью, войскового писаря, есаулов, иначе – помощников кошевого атамана, куренных атаманов, а также тех старых да «лучших», которые в прошлом избирались атаманами, прославились подвигами или имели большое хозяйство.

В красном углу, под образами, стояли клейноды – знамя и бунчук. На столе, застеленном в честь торжественного случая шелковой турецкой скатертью, поблескивала самоцветная булава кошевого атамана.