Я (не) люблю тебя... Прости - Гала Григ

Мирославу несколько раздосадовала сложившаяся ситуация. Ей хотелось вдоволь насладиться произведенным на Астаховых впечатлением. Явно выраженного восхищения Дениса ей показалось маловато.

Не откладывая в долгий ящик заготовленный для гостей сюрприз, Мира потянулась к бутылке красного вина:

— Под дичь, — громко произнесла она шокирующую фразу и уже собиралась наполнить свой бокал. Мать с отцом застыли от удивления. У старших Астаховых вдвое увеличились глаза.

Денис, пытаясь сгладить ситуацию, ловко перехватил бутылку с вином у Миры и сделал вид, что ухаживает за девушкой. Мирослава бросила на него уничтожающий взгляд. Она не собиралась производить на гостей приятное впечатление. Чем хуже она будет выглядеть в их глазах, тем лучше для ее свободы.

В довершение своего выступления она залпом выпила бокал вина. И, поперхнувшись, громко и долго откашливалась. Денис предложил ей выпить немного воды. Мира отказалась, подставив свой бокал под бутылку с вином, которую до сих пор держал в руке растерявшийся парень.

Павел Афанасьевич не выдержал:

— Мирослава, я прошу тебя вернуться в свою комнату, — тихим, но не терпящим возражения, тоном сказал он.

Дочь громко отодвинула стул и, не извинившись, ушла к себе. Оказавшись в своей комнате, Мира уже ругала себя за столь глупую выходку. Она опять не предусмотрела последствий своего дурацкого поведения. Единственное, чего она добилась, это явное возмущение Астаховых.

В принципе, именно этого она и добивалась.

Но угрызения совести не давали ей покоя по поводу того, в каком свете она выставила своих родителей. Стало жалко их.

— Пойду извинюсь перед всеми, — вдруг решила Мира, и уже приоткрыла дверь. Картина, которую она увидела, убедила ее не делать этого.

Астаховы уже были почти у выхода. Отец, который вдруг сник и казался меньше ростом, утратил свою решительность. Он извинялся перед гостями за ее выходку. Мать стояла, словно застывшее изваяние, у почти нетронутого стола. Денис успокаивал Павла Афанасьевича, чем вызывал недовольные взгляды своих родителей.

От запеченной с яблоками индюшки шел восхитительный аромат.

Мирослава тихонько закрыла дверь и повернула ключ — на всякий случай. Ее импульсивность опять подвела ее. Но исправить ситуацию на данном этапе уже не представлялось возможным.

— Господи! Что я натворила! Отец не простит мне эту идиотскую выходку. Я, между прочим, вообще могла не понравиться Денису. И все бы тогда прошло тихо и мирно. Бедный папа. Он ведь старался ради меня. И мама тоже. Какая я все-таки дура! — Мысли ее вдруг метнулись в совершенно другом направлении:

— А Денис ничего. Очень даже приятный молодой человек. Обходительный. Кажется, я ему понравилась. Внешне. А вот что касается всего другого! О, ужас! Что они обо мне подумали.

Мирослава резко повернула ключ в двери и выскочила на лестничную площадку. Отец все еще извинялся перед гостями.

— Простите. Простите меня все, — по щекам девушки катились слезы. Это был запоздалый порыв раскаяния. За гостями, уже успевшими попрощаться, медленно закрывались двери лифта.

Отец обнял всхлипывающую Мирославу:

— Прости меня, дочка. Это я во всем виноват.

Всхлипывания переросли в рыдания, сквозь которые Мира бессвязно твердила:

— Я гадкая, я ужасно гадкая! Простите меня. Я — просто чудовище. Папочка, я так люблю тебя. Прости…

Ее пришлось отпаивать теплым ромашковым чаем. В отчаянии и слезах, Мирослава погрузилась в тревожный сон. Она еще долго всхлипывала и вздрагивала. А встревоженные родители не отходили от ее постели как когда-то в детстве во время болезни.

Пробуждение было ужасным.

Едва открыв глаза, Мира вспомнила события вчерашнего вечера. Вариантов на перемирие с родителями не было. Глупый мозг, любезно подсказавший глупую выходку, теперь тупо молчал.

Словно малое дитя, Мирослава решила спрятаться от объяснения, прикинувшись спящей.

— Отец уйдет на работу, тогда и встану. С мамой проще. Она всегда на моей стороне. Правда, всегда отмалчивается при отце.

Рваные мысли замерли. Стук в дверь заставил Миру вздрогнуть:

— Сейчас начнется!

— Славушка, ты проснулась? — отец осторожно приоткрыл дверь. За ним стояла взволнованная Людмила Гавриловна.

Натянув одеяло до самого подбородка, Мира, как побитая собака, то отводила глаза в сторону, то с надеждой заглядывала в лица родителей.

— Ну, слава Богу! — они вошли и, счастливые благополучным пробуждением дочери, смотрели на нее.

Мира, сгорая от стыда, отвернулась к окну. Отец расценил это как нежелание говорить:

— Славушка, — так он называл ее только во время тяжелой болезни, — прости меня, я не должен был этого делать. Ты уже достаточно взрослая и самостоятельная. И… вольна поступать, как… считаешь нужным. Я понял, что… не вправе решать за тебя… твою судьбу… — слова давались с трудом, но он все-таки произнес их.

Мирослава никак не ожидала такого поворота. Она резко откинула одеяло и, обливаясь слезами, обняла отца, присевшего на край постели.

— Нет! Это вы простите меня. Я глупая, бесчувственная девчонка. Меня надо выпороть!

— Успокойся, родная. Давай помиримся. Мама приготовила чудесный завтрак. Ты выйдешь или принести сюда?

Радость Мирославы омрачала только всплывающая в памяти картина: отец, униженно извиняющийся перед Астаховыми.

Еще — вопрос, который ни она, ни отец не стали затрагивать. Что с Мишей?

— Об этом можно поговорить завтра, — по-скарлетовски решила Мира. — На сегодня достаточно. Я должна порадовать родителей, приложив все усилия для поиска работы.

Это было разумное решение.

И, как ни странно, позитивный настрой или простое совпадение, но именно сегодня девушке повезло.

Не успела она выйти из дома, как в сумочке затренькал телефон. Звонил Михаил. Его взволнованный голос вначале озадачил Миру. Но оказалось, что взволнованность была вызвана потрясающей новостью. Фирме, куда он только устроился, срочно требовался переводчик.

Мирослава пискнула от восторга. И, радостно чмокнув телефон, помчалась в офис.

Очередное собеседование прошло прекрасно. Ей предложили выгодные условия, и, конечно же, Мирослава согласилась. Надо заметить, что даже если бы перспективы не были столь заманчивы, они бы все равно ее устроили — очень хотелось порадовать родителей. Цель — реабилитироваться в глазах отца. Совесть по-прежнему не давала покоя.

Выскочив из приемной, Мира набрала Мишу:

— Мишель, — начала она торжественно, но не выдержала важного тона и, взвизгнув от радости, чуть ли не заорала: — Меня приняли! Ты представляешь, я мчусь в отдел кадров оформляться.