Последний поезд на Ки-Уэст - Шанель Клитон

Меня душат эмоции, щеки заливает краска стыда — я поднимаюсь на нетвердых ногах и пересаживаюсь на другое место, подальше от Студентика и всех остальных, и начинаю смотреть на воду, текущую под рельсами.

Когда-то мой отец владел акциями этой железной дороги — в то время я была еще девочкой и жила сладкой жизнью. Это было до краха. До того, как мы лишились всего. До того, как он совершил самоубийство.

Я достаю из сумочки письмо — потрепанный конверт, помятая бумага — и перечитываю его, цепляясь за слабую ниточку надежды, которая позвала меня в Ки-Уэст.

Мерное покачивание поезда убаюкивает меня.

Четыре часа спустя мы прибываем на главный вокзал Ки-Уэст, и я просыпаюсь от шума собирающихся пассажиров. Я укрыта пледом — кто-то позаботился обо мне.

Серого Костюма нигде не видно. Путешествие окончено, я на месте, и сил на флирт у меня нет.

Я выхожу из вагона, сжимая в руке саквояж. Воздух здесь невыносимо влажный, в двух шагах вода, кругом пальмы — здесь все совсем не так, как в Нью-Йорке.

В шуме и суматохе города, в безликом людском потоке, заполняющем улицы, в окружающих зданиях, похожих на фаланги пальцев, есть что-то успокаивающее. У города есть границы, улицы образуют карту, по которой ты следуешь, переставляя ноги и двигаясь вперед.

Я всегда держалась дальше от района, прилегающего к Уолл-стрит, куда мы с мамой ходили в контору к отцу. Но то было в другой жизни.

Я снова достаю из сумочки письмо, провожу пальцами по почтовому штемпелю Ки-Уэст.

В животе урчит — маму покоробило бы от этого звука. Неподалеку находится закусочная — видавшая виды белая вывеска с выцветшими буквами извещает о названии: Кафе «У Руби».

А внизу помельче многообещающая приписка:

Лучший лаймовый пирог в городе.

Я убираю письмо в сумочку, открываю кошелек и быстро пересчитываю деньги. Сердце сжимается.

Когда я кладу свои скудные капиталы назад в кошелек, пальцы натыкаются на что-то металлическое, — платиновые зубцы помолвочного кольца впиваются в кожу с такой силой, что выступает кровь.

Я делаю глубокий вдох и двигаюсь в направлении кафе «У Руби».

Хелен

В выходные перед Днем труда у нас оживленнее, чем обычно, — нескончаемым потоком тянутся местные, туристы и военные, гуляющие на широкую ногу, отвлекая меня от недомоганий, связанных с беременностью.

В бестолковый промежуток между обедом и ужином толпа посетителей редеет — я вперевалку выхожу наружу и сажусь на одну из деревянных скамеек перед рестораном.

Неподалеку припаркован сияющий автомобиль. Возле него стоит молодая женщина, которую я недавно обслуживала, ее мужа нигде не видно.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Колесо спустилось, — отвечает она с легким акцентом, который мне знаком от кубинцев, часто наведывающихся в Ки-Уэст — здесь очень близко, и между островами ходит паром. — Муж пошел искать механика.

Лично я никогда не бывала на Кубе. Когда мы только поженились, Том постоянно твердил, что мы съездим. Сам он часто оказывался на острове по промысловому делу, порой пропадал неделями, а по возвращении от него пахло ромом, сигарами и немножко женскими духами. В конце концов обещания сошли на нет, и я совсем отказалась от этой идеи, когда поняла, что мне, пожалуй, лучше не знать, как он там проводит время.

Переднее правое колесо элегантного автомобиля действительно спущено из-за заметной пробоины.

— Вы что, в аварию попали? Тут сильный порез.

— Нет.

— Выходит, колесо спустилось, пока вы были в закусочной?

— Возможно. Мы точно не знаем, но ничего такого не замечали, пока не собрались уезжать. Когда автомобиль сгружали с парома, этого точно не было.

— Неласково вас встретили, мне жаль. Честно говоря, тут не лучший район. Полным-полно дебоширов, наклюкавшихся в барах на Дювал-стрит. Такой автомобиль привлекает внимание, — я указываю на закусочную у себя за спиной. — Если хотите, можете подождать внутри. Не стоит кормить москитов.

— Спасибо, но мне и тут отлично. Хочу побыть на свежем воздухе после целого дня на пароме.

— Вы останетесь в Ки-Уэст?

Многие здесь лишь проездом, и я обожаю узнавать, куда они направляются. Иногда я ищу эти места на карте в публичной библиотеке и представляю, как поехала бы туда сама. Так я уже объехала весь мир. Если место на карте западает мне в память, я прошу у библиотекарши книгу о нем. Когда Тома нет дома, я читаю часы напролет и чувствую себя невероятно счастливой. Когда он дома, книги лежат в тайнике. Том говорит, что женщине вредно читать слишком много, а точнее, вообще вредно читать.

— Мы направляемся в Айламораду, — отвечает она. — У нас медовый месяц. А потом в Нью-Йорк.

Айламорада как-то не вяжется с образом такой шикарной дамы — впрочем, если они в свой медовый месяц ищут уединения, тогда это правильный выбор.

Она переводит взгляд на мой живот.

— Сколько еще?

— Пару недель. У меня это первый, — добавляю я, предугадывая возможный вопрос о других детях. Подобная невинная беседа может затронуть очень больную тему.

Ее взгляд останавливается на простом оловянном колечке на моем безымянном пальце.

— Должно быть, вы с мужем очень счастливы.

Я кладу руку себе на живот.

— Мне всегда хотелось стать мамой, — просто говорю я.

Эта перемена в жизни меня страшит, и будущее сулит неопределенность, но любовь к моему малышу — это единственное, в чем я не сомневаюсь. Я не рассказываю ей о предыдущих выкидышах, случившихся то ли из-за кулаков Тома, то ли по вине моего собственного тела, о том, как отчаянно я молилась об этом младенце, пусть даже с моей стороны это было сущим эгоизмом, учитывая, какую жизнь я могу предложить своему ребенку.

Услышав мой ответ, она морщит лоб, и в ее лице проступает что-то…

— Вы в порядке? — снова спрашиваю я.

Ее глаза наполняются слезами.

— Кажется, это от нервов. Со всеми новобрачными так бывает?

— Не знаю, — честно говорю я, удивленная ее откровенностью, ее манерой держаться, которая совсем не согласуется с ее безупречной внешностью.

Когда я в шестнадцать лет выходила за Тома, я с радостью неслась к алтарю, и вот где в итоге оказалась.

— А ваш муж, он хороший человек? — спрашиваю я. — Добрый?

В ресторане он показался мне довольно вежливым — обычно люди, общаясь с теми, кто их обслуживает, показывают свое истинное лицо, и мне, конечно, попадались экземпляры погрубее, но я уже перестала подходить к людям с абсолютной меркой. Люди такие, какими их делают обстоятельства.