Роковая связь - Анита Шрив

Здесь все помешаны на футболе. Мне хочется… Когда я выберусь отсюда… Мне хочется жить в одном из таких домов, как те, над которыми я пролетала, с белыми цементами дорожками и бассейном за домом. Или я стану певицей, вроде Джей Ло. Я просто подумала, что я могла бы прославиться как Сиенна, а фамилия ни к чему.

Скандал, разразившийся в январе 2006 года, сломал не одну жизнь, в том числе и жизнь Майка, если только жизнь можно сломать вот так, в один момент. Сам Майк считал распад личности процессом длительным, постепенным. Некая аспирантка из университета штата Вермонт прислала ему письмо. Она хотела побеседовать с Майком об этом скандале в рамках исследовательского проекта на тему «Алкоголь и поведение мальчиков-подростков в старших классах средней школы». Майк намеревался проигнорировать ее просьбу, но она пробудила в нем желание доверить все случившееся бумаге. Он и сам толком не знал, зачем ему это нужно. Возможно, он хотел рассказать эту историю без искажений и преувеличений, повсеместно допущенных прессой. Но основной побудительный мотив он и сам не очень хорошо осознавал, хотя временами его посещали удивительно яркие вспышки-озарения. В эти моменты он отдавал себе отчет в том, что и сам еще далек от понимания событий, которые он собрался описывать, и надеялся, что подобные озарения помогут ему разобраться, почему каждый из участников действовал так, а не иначе, и в особенности — понять причины своих собственных поступков.

Майк вернулся в Вермонт после добровольной двадцати — двухмесячной ссылки. Разумеется, не в тот городишко, где по-прежнему находилась школа, а в деревушку, расположенную на сорок миль южнее, довольно милую, но совершенно безликую. Эта Мекка для туристов и отпускников могла похвастать прекрасными гостиницами, отличными ресторанами и процветающим книжным магазином, а нескольк о в стороне от оживленного центра располагался целый квартал элитного жилья, сдаваемого в аренду. Все здесь подразумевало определенную степень анонимности, а это состояние Майк теперь ценил превыше всего на свете. Если бы он выбрал деревушку поинтереснее, он тут же привлек бы всеобщее внимание. С таким же успехом он мог бы разгуливать по улицам с надписью «чужак» на спине. Но в этом туристическом городке он мог быть кем угодно. Никому не было дела до того, кто он, откуда и зачем явился. Он вполне мог приехать из Балтимора, Провиденса или Нью-Йорка. В этот городишко съезжались не только ценители красивых ландшафтов и пенсионеры. Скидки в местных магазинах привлекали любителей дешевой одежды от известных европейских дизайнеров. Здесь Майк мог прогуливаться по успевшим прославиться мраморным тротуарам (в зимнее время густо посыпанным солью), иногда останавливаясь, чтобы полюбоваться домами, построенными еще в девятнадцатом веке, в твердой уверенности, что никто не обращает на него ни малейшего внимания. Всегда существовала возможность, что его кто-нибудь узнает, поскольку сразу после скандала его несколько раз приглашали на телевидение. Правда, в его невысокой фигуре не было ничего выдающегося, а его некогда белокурые волосы были теперь выкрашены в светло-каштановый цвет. Но была у него и запоминающаяся черта — глубоко посаженные синие глаза. Его можно было принять либо за риэлтора, знававшего лучшие времена, либо за директора частной школы, кем он и был на протяжении почти двенадцати лет.

Он снял комнату в самой крупной гостинице поселка, трехэтажном образчике «федерального стиля».[8]Она была покрыта белой краской, снабжена зелеными ставнями и вполне могла сойти за любую из построек Дартмута.[9]На верхнем этаже располагались две мансарды с большими окнами, выходящими на все четыре стороны света. Казалось, что комнаты, напоминающие огромные стеклянные коробки, лишь чудом удерживаются под покрытой шифером крышей. Майку повезло — он приехал в понедельник, когда в гостинице было мало людей, поэтому ему удалось заполучить это орлиное гнездо в свое распоряжение. Он и не подозревал, что начать писать будет так тяжело. Труднее всего ему далось первое предложение. За время, предшествовавшее его написанию, он успел понять, что первое предложение не только задает тон всему повествованию, но и определяет всю его структуру. Несколько неудачных попыток вселили в него неуверенность в собственных силах. Наконец, он решил просто изложить все имеющиеся у него факты, что подразумевало рассказ о том, что происходило до и после центрального события. Чтобы ускорить процесс, он остановился на этом решении как на окончательном.

Майк познакомился с Сайласом Квинни и его семьей за четыре года до скандала. Произошло это при весьма необычных обстоятельствах. Майк ездил в колледж Мидлбери на конференцию директоров средних школ. Задним числом он понял, что после окончания конференции ему следовало поспешить домой, поскольку прогноз погоды на вечер обещал дождь со снегом и гололед. Но, покончив с делами, он не смог заставить себя сесть за руль своего красно-коричневого «вольво» и двинуться на юг. От колледжа до города было совсем недалеко, и он отправился блуждать по узким улочкам этого маленького городка, славящегося своими кафе, барами и отличными ресторанами. Будучи директором частной школы, он был вынужден жить у всех на виду, и ему редко удавалось испытать то чувство полной свободы, которое посетило его в тот вечер. В обычной жизни он не только вел два курса по истории («Французское Сопротивление во время Второй мировой войны» и «История движения за гражданские права»), но также открывал и закрывал все собрания и встречи, присутствовал на всех (на всех!) домашних играх школьных команд, независимо от их достижений или отсутствия оных, поскольку все школьники нуждались в поощрении, и время от времени вместе со студентами обедал в школьном кафетерии. Более того, он жил в доме, расположенном практически в самом центре кампуса, и это означало, что все его перемещения становились достоянием общественности. Майк обнаружил, что в Новой Англии существует моральный кодекс, согласно которому шторы задергивать не принято, особенно на первом этаже, поэтому с наступлением темноты, когда им с Мэг приходилось зажигать свет, вся их жизнь оказывалась на виду у проходящих мимо их жилища студентов и преподавателей. Майк не мог с уверенностью сказать, откуда взялся этот обычай, хотя он, несомненно, являлся пережитком кальвинистских представлений о добродетели, сложившихся еще в XVII веке. В Новой Англии, в отличие от того же Нью-Йорка, он сохранился повсеместно и в первозданном виде. Обратной стороной медали было то, что во время вечерних прогулок он и сам мог беспрепятственно заглядывать в жизни других людей, чем, собственно, и занимался всякий раз, бродя по улицам Авери. Глядя в ярко освещенные окна, он пытался угадать, кто эти люди и чем они занимаются. И в очередной раз убеждался, что с улицы дома кажутся намного более уютными и привлекательными, чем изнутри. Он часто ловил себя на том, что ему хочется, чтобы обитатели одного из этих старинных особняков пригласили его на бокал вина у камина.