Любовная неразбериха - Джилл Гарриетт

— Простите, мистер Фортье, — довольно резко возразила она, — мне бы хотелось, чтобы вы смотрели их в моем присутствии.

— Это для вас так важно?

— Да, — выдохнула Хилари. — Мне нужно видеть ваше лицо, когда вы будете смотреть мою работу. Тогда многого не придется объяснять.

— А вы смелая девочка, — засмеялся Фортье. — Не боитесь признаваться в том, что действительно думаете.

— Разве для этого нужна смелость? — возразила Хилари. — По-моему, это просто по-деловому.

— Ну-ну, не сердитесь. Для этого действительно нужна некоторая доля отваги. Поверьте стреляному воробью…

— Хорошо, я поверю вам. — Хилари почти устала от этого бессмысленного разговора. — Назначьте мне время, пожалуйста. И место, где мы можем встретиться и поговорить.

— Об этом я и думаю, — успокоил ее Фортье. — Мне бы не хотелось говорить о важном в кафе. Что вы скажете, если я приглашу вас к себе? Часов в семь? Вы не испугаетесь?

— Почему я должна вас бояться? — искренне удивилась Хилари. — Я собираюсь на встречу с солидным человеком. Или я ошибаюсь?

— Не обижайтесь, я проверяю вас. — В низком хрипловатом голосе Фортье она опять услышала усмешку. — Найдете сами или мне за вами заехать?

— Найду, конечно, — ответила Хилари, радуясь, что наконец добилась какой-то конкретной информации.

— Тогда записывайте адрес, — сказал Фортье. Он продиктовал адрес, и они попрощались до вечера.

Хилари посмотрела в зеркало и состроила рожицу. Она совершенно не представляла, что первый же разговор с мистером Фортье окажется таким трудным. Она уже поняла, что иметь дело с этим человеком не так уж просто. Он заставлял ее чувствовать, что она маленькая и глупая. Это ее бесило. Она привыкла к уважению со стороны мужчин. Никогда и никто не позволял себе так откровенно смеяться над ее манерой вести себя. Что он себе позволяет? Разговаривает с ней так, как будто она дала ему повод. Она не маленькая девочка, а взрослая самостоятельная женщина, которая знает, что ей нужно в этой жизни. А он сначала сделал комплимент ее голосу, а когда она не приняла его, начал обращаться с ней, как с ребенком… Сколько же ему лет? Ведет себя как постаревший донжуан. Если ему около шестидесяти, то пусть порадуется. А если меньше, то она ему покажет, как следует вести себя с женщинами.

Голос, впрочем, у него очень, очень приятный…

Хилари совершенно не представляла, чем она может себя занять до назначенного времени. Она не рассчитывала, что у нее будет время осматривать город или читать в гостинице книгу. А она терпеть не могла что-то придумывать на ходу. Пожалуй, стоит пойти позавтракать, решила она и поняла, что захотела есть. В конце концов, у нее не так часто выпадают свободные дни. Дома она обязательно бы нашла чем заняться. В незнакомом городе делать было абсолютно нечего, поэтому она может просто поваляться на траве и помечтать…

Хилари с удовольствием переоделась в удобные шорты цвета хаки, клетчатую хлопковую рубашку, которую всегда брала с собой как талисман, подвязала волосы красной маленькой косынкой, натянула кроссовки и отправилась искать парк с хорошенькой зеленой лужайкой.

Через полчаса Хилари с удовольствием растянулась на траве, раскинула руки и зажмурилась от удовольствия. По дороге она купила чипсы, гамбургер и банку кока-колы. Вообще-то она терпеть не могла все это, но сегодня ей захотелось побыть обычной девушкой, которая не следит за калориями и может позволить себе расслабиться.

Солнце пробивалось сквозь листву и щекотало кожу. Слабый ветер не давал жаре сделаться нестерпимой. Народу в этот час было немного. Ничто не мешало предаваться лени и мечтам.

Мысли вяло скользили по последним событиям ее жизни. Все было хорошо, надежно, неизменно. Отец, который всегда был рядом, работа, которая поглощала почти все время, приятные знакомые… Все просто отлично.

Папу, конечно, немного жалко. Хилари понимала, что его жизнь после предательства матери стала другой… Пустой — вот точное слово.

Он ни разу не сказал ни одного дурного слова о матери. Хилари плакала, негодовала, говорила какие-то злые вещи, а он только пожимал плечами и гладил ее по голове. Однажды отец попытался что-то объяснить. Но Хилари даже не стала его слушать. Она не понимала этого птичьего языка, к которому прибегают люди, когда говорят о чувствах. При чем тут вздохи и охи, когда речь идет об элементарной человеческой порядочности? Отец оправдывал мать, совершенно забывая, что она разрушила их счастье. Как она могла променять счастливую полнокровную жизнь с дочерью и мужем на скитания с этим молокососом?! Хилари не могла заставить себя даже произнести имя этого молодого хлюста. Он был почти на десять лет младше матери.

Хилари все узнала первая. Она поняла, что мать влюблена, когда увидела ее глаза, вернее ее взгляд на этого молодца.

Самое смешное, что вечеринку устроил отец для того, чтобы развлечь маму. Ему казалось, что в последнее время она чем-то озабочена. Знал бы он!

Хилари сновала между гостями, особенно нигде не задерживаясь. Она любила атмосферу праздника, которая возникала в доме, когда родители приглашали гостей. Лампы светили по-другому, голоса были резче и красивее, еда вкуснее. Ей нравилось просто существовать в этом, купаться во взглядах, словах, игре теней и света, ловить чуткими ноздрями запахи. Она смотрела на это глазами художника, который из разрозненных картинок складывает свою картину ощущений. Потом это становилось рисунками, набросками, идеями. Ничто не впечатляло ее больше, чем люди. Каждый — фантастический мир, вместе — галактика…

Она впитывала в себя танцующих. Звучала нежная пронзительная французская мелодия. Пары не двигались, струились. Любой танец — формула отношений. Стоит посмотреть на двоих, чтобы все понять.

Вот эти делают вид, что у них все в порядке. Но стоит присмотреться — и поймешь, что женщина напряжена и вся отстранена от партнера. Да и ему этот танец и близость партнерши неприятны.

А эти двое почти не касаются друг друга и делают вид, что просто исполняют па, но волна, которая несется от них, наэлектризована так, что почти видны искры.

Эти — друзья. Она доверчиво склонилась к его плечу, а он держит ее руку свободно и непринужденно…

И тут она увидела глаза. Страсть, тоска, желание, невозможность, нежность, потеря — все в одном взгляде. Так смотрят, когда провожают навсегда. Она сразу даже не узнала собственную мать и ее лицо, которое всегда было спокойным.

Это не могла быть ее мать… Она не могла так смотреть ни на кого, потому что никогда так не смотрела даже на отца. Хилари испугалась и спряталась. Она стояла за дверью, ведущей в танцевальный зал, и уговаривала себя, что это игра ее воображения. То, что она подглядела, должно было исчезнуть, не быть… Потому что, если это действительно есть, то жизнь кончена.

Но это была правда. Через месяц мама сама ей все сказала.

— Я не верю, — отчаянно замотала головой Хилари.