Идентичность - Фрэнсис Фукуяма

Политические теории обычно построены на основе теорий человеческого поведения. Из массы эмпирической информации, которую мы получаем об окружающем мире, они выделяют закономерности в человеческой деятельности и устанавливают причинно-следственные связи между этими действиями и окружающей средой. Способность теоретизировать — важный фактор эволюционного успеха рода человеческого. Многие практичные люди презирают теории и теоретизирование, но постоянно действуют на основе невыраженных, несформулированных теорий, существование которых просто не могут осознать.

Современная экономика базируется на одной из таких теорий, которая гласит, что люди являются существами, сознательно стремящимися к максимальной выгоде: каждая отдельная личность использует свои когнитивные способности в корыстных целях. В эту теорию заложено несколько допущений. Во-первых, за расчетную единицу принимается индивидуум, а не семья, племя, нация или какая-либо другая социальная группа. Люди сотрудничают друг с другом в той мере, в какой, по их расчетам, сотрудничество более выгодно для их личных интересов, чем самостоятельная деятельность.

Второе допущение касается природы этой «выгоды» — индивидуальных предпочтений (будь то марка автомобиля, способ сексуального удовлетворения, варианты приятного отдыха и т. п.), которые составляют то, что экономисты называют потребительской «функцией полезности». Многие экономисты утверждают, что их наука ничего не говорит о конкретных конечных предпочтениях или благах, которые выбирают люди; это зависит от самих людей. Экономика говорит только о том, каким образом осуществляется рациональное преследование «пользы». Таким образом, и менеджер хедж-фонда, стремящийся заработать очередной миллиард долларов, и солдат, бросающийся на амбразуру, чтобы спасти товарищей, — каждый максимизирует различные индивидуальные предпочтения. Вероятно, террористы-смертники, ставшие, к сожалению, частью политического ландшафта XXI в., просто пытаются увеличить число девственниц, которые будут «обслуживать» их на небесах.

Проблема в том, что прогностическая способность экономической теории оказывается крайне низкой, когда предпочтения не сводятся к материальным интересам, таким как жажда наживы и богатства. Если расширить понятие «выгоды», включив в него крайности как эгоистического, так и альтруистического поведения, то останется лишь тавтологическое утверждение, что люди преследуют те цели, которые преследуют. Что нам действительно нужно, так это теория, объясняющая, почему одни люди стремятся к богатству или безопасности, в то время как другие предпочитают умереть ради какой-то цели или тратят время и деньги, чтобы помочь другим. Сказать, что мать Тереза и управляющий хедж-фондом с Уолл-стрит оба максимизируют «выгоду» для себя, — значит упустить что-то важное в их мотивах.

На практике большинство экономистов действительно исходят из того, что выгода основана на той или иной форме материального корыстного интереса, превосходящего другие виды мотивации. Эту точку зрения разделяют как современные адепты свободного рынка, так и поборники классического марксизма, утверждающие, что ход истории определяет борьба социальных классов за свои экономические интересы. Экономика сегодня стала доминирующей и престижной социальной наукой, потому что люди и правда бóльшую часть времени ведут себя в соответствии с достаточно ограниченной экономической версией природы человеческой мотивации. Материальные стимулы имеют значение. В коммунистическом Китае производительность сельского хозяйства в коммунах была низкой, потому что крестьянам не позволяли сохранять излишки, которые они производили, и они скорее уклонялись от тяжелой работы, чем надрывались на ней. В бывшем коммунистическом мире говаривали: «Они делают вид, что платят, а мы делаем вид, что работаем». Когда в конце 1970-х гг. систему стимулирования изменили и крестьянам позволили сохранять излишки, производство удвоилось за четыре года[12]. Одной из причин финансового кризиса 2008 г. было то, что инвестиционные банкиры получали премии за обеспечение краткосрочной прибыли, но не подвергались штрафам и наказаниям, когда их рискованные инвестиции рушились через несколько лет. Для решения этой проблемы пришлось изменить систему стимулирования.

Но, хотя стандартная экономическая модель и объясняет большую часть человеческих поступков, она имеет массу слабых мест. За последние пару десятилетий поведенческие экономисты и психологи, такие как Даниэль Канеман и Амос Тверски, подвергли критике основополагающие допущения этой модели, показав, что в действительности люди нерациональны: они, например, выбирают поведение «по умолчанию» вместо более оптимальных стратегий или, не задумываясь, копируют поведение окружающих{1}.

Хотя поведенческая экономика выявила слабые стороны существующей парадигмы рационального выбора, она не предложила внятной альтернативной модели человеческого поведения. В частности, она почти ничего не говорит о природе основных предпочтений людей. Экономическая теория не дает удовлетворительных объяснений ни поведению солдата, бросающегося на амбразуру, ни поведению террориста-смертника, ни множеству других случаев, когда в игру, вероятно, вступает нечто отличное от корысти. Вряд ли можно сказать, что мы «желаем» болезненных, опасных или разорительно дорогих вещей точно так же, как мы желаем пищи или денег на счету. Поэтому мы должны обратиться к другим описаниям человеческого поведения, которые выходят за рамки доминирующих сегодня экономических. Такое более широкое понимание существовало всегда; проблема в том, что мы часто забываем вещи, которые знали когда-то.

Теории человеческого поведения строятся на теориях природы человека — закономерностях, проистекающих из универсальной человеческой биологии (в отличие от тех, которые коренятся в нормах или обычаях различных сообществ). Граница между природой и воспитанием сегодня весьма спорна, но мало кто отрицает существование этой дихотомии. К счастью, для того, чтобы разработать теорию, полезную для понимания мотивации человека, строго устанавливать эту границу необязательно.

Мыслители раннего Нового времени, такие как Томас Гоббс, Джон Локк и Жан-Жак Руссо, много рассуждали о естественном состоянии — первозданных временах до появления человеческого общества. Естественное состояние, однако, является лишь метафорой, то есть совокупностью самых базовых характеристик человека, не зависящих от конкретного общества или культуры, к которым принадлежит индивид. В западной философской традиции дискуссии о природе человека восходят к гораздо более раннему времени — по крайней мере к «Государству» Платона.

«Государство» — это диалог между философом Сократом и двумя молодыми афинскими аристократами, Адимантом и его братом Главконом, о природе справедливого правления. Опровергнув несколько существующих теорий справедливости, таких как утверждение Фрасимаха о том, что справедливость — это не более чем «то, что пригодно сильнейшему», Сократ строит справедливый город «в речи», основанной на изучении природы души. Слово «душа» (психе в греческом) сейчас не в большом ходу, но, как подсказывает этимология, психология, по сути, изучает именно этот предмет.