Синяя Борода - Амели Нотомб

— Мне невыносима сама мысль, что унизительную работу может выполнять женщина. Еще в детстве, когда я видел, как женщина моет пол, мне становилось стыдно.

— А когда мужчина моет пол, вас это не смущает?

— Я всегда считал, что мужчины предназначены для черной работы. Если я требовательнее к женщинам, то это потому, что от них большего можно ожидать.

— Ваши речи довольно двусмысленны. Вы ставите женщин выше, чтобы легче позволить себе их наказать.

— С чего вы взяли, что я их наказываю?

— С ваших собственных слов. «Если вы войдете в темную комнату, вам не поздоровится».

— Из этой фразы не следует, что я наказываю кого бы то ни было.

— Мне кажется, вы играете словами.

— Если вы подозреваете меня в злонамеренности, почему же не уходите?

— Потому что здесь я пользуюсь исключительным комфортом. Потому что мне неинтересна ваша темная комната. Потому что с завтрашнего дня вы будете заказывать коллекционное шампанское.

— В общем, вы меня цените.

— Я этого не говорила. Но я вас не боюсь.

— Вы правы. Я не опасен.

— А что об этом думают восемь моих предшественниц?

— Спросите их.

— У вас мрачный юмор.

— Позвольте, я вам расскажу…

— Я не хочу знать вашу историю, повторяю вам еще раз.

— Вы несправедливы.

— У меня такое чувство, что и вы не образец справедливости.

Дон Элемирио съел немного «Сент-Оноре» и с сомнением на лице произнес:

— На первый взгляд факты говорят против меня.

— Как вы трезво мыслите! — воскликнула Сатурнина смеясь.

— Вы ошибаетесь на мой счет. Мне просто худо делается, как подумаю, скольких женщин точно магнитом притягивает моя чудовищная репутация. Вот вы можете мне объяснить эти женские причуды?

— Наверно, в большинстве женщин заложена от природы некая форма мазохизма. Сколько раз я видела, как женщин тянуло к гнуснейшим извращенцам! В тюрьмах последователи Ландрю[6]получают кипы писем от влюбленных поклонниц. Некоторые даже выходят за них замуж. Думается мне, это темная сторона женственности.

— Но вы ведь не такая. Почему?

— Задайте вопрос иначе. Почему другие безумны?

— Женщины лучше или хуже мужчин. Это написал Ларошфуко.

— Впервые слышу, как вы цитируете француза.

— Испанцы способны лишь трагически идеализировать женщин. Я не исключение из правила.

— Это, пожалуй, не подарок — поместить женщину на пьедестал.

— Напротив. Это значит подарить ей возможность исключительности.

— И за малейшую погрешность сбросить несчастную наземь.

— Не за малейшую погрешность.

— Замолчите! Думаете, я не поняла? Вашим действиям нет оправдания.

— Если вы так думаете, донесите на меня в полицию.

— Нет уж, увольте, это не в моих привычках. Донесите на себя сами.

— Мне судья только Господь.

— Очень удобно!

— Вовсе нет.

— Господь, который через посредство вашего духовника отпускает вам грехи за деньги!

— Нет, за золото.

— Перестаньте, прошу вас.

— Разница огромная. Деньги — жалкая штука, и я их не уважаю. Золото же священно.

— И этого достаточно для очистки вашей совести? Вы хорошо себя чувствуете, когда смотритесь в зеркало?

— Я нахожу себя вполне заурядным.

— Вы так и выглядите. Если бы в мире царила справедливость, у людей вашего сорта были бы те лица, которых они заслуживают.

— У меня и есть лицо, которого я заслуживаю. Вполне заурядное.

— Сейчас вы, наверно, будете говорить мне о банальности зла. Я терпеть не могу эту теорию.

— Не приписывайте мне чужих мыслей. Я не собирался вам об этом говорить. Теперь, когда вы познакомились с моими кулинарными талантами, может, вы захотите выйти за меня замуж?

— Все бы вам ерничать. Это сильнее вас, не так ли?

— Я совершенно серьезен.

— Нет, я не выйду за вас. Ради торта замуж не выходят.

— А неплохой был бы мотив.

— И все равно я не собираюсь замуж. Ни за вас, ни за кого другого.

— Почему?

— Это мое право.

— Да. Но почему?

— Я не обязана вам это объяснять.

— Пожалуйста, скажите мне.

— У вас же есть темная комната, куда заходить запрещено. Отсутствие матримониального желания — моя темная комната.

— Это разные вещи.

— Каждый хранит свои секреты там, где хочет.

— Вы в самом деле ничего не поняли. Вы меня разочаровали.

— Не мните себя таким уж таинственным. На уловку с темной комнатой вам меня не поймать.

— Вы меня глубоко разочаровали.

— Тем лучше.

— Увы, разочарование не излечивает от любви.

— Если я доем ваш «Сент-Оноре», это вас излечит от вашей любви?

— Нет. Это ее усугубит.

— Черт! А мне так хочется это сделать.

— Валяйте. Так или иначе, я влюблен до безумия.

— Положить вам еще?

— Нет. Я слишком опечален.

Сатурнина без церемоний приступила к торту, вернее, к тому, что от него осталось. Наевшись, она вновь снизошла до разговора:

— Позавчера, когда я с вами познакомилась, вид у вас был очень депрессивный.

— Так и есть. Только любовный восторг выводит меня из депрессии.

— Вы никогда не думали обратиться к специалисту?

— Сдавать комнату, на мой взгляд, эффективнее и выгоднее.

— Вот это тоже, пожалуй, эффективнее и выгоднее, — сказала Сатурнина, наполняя фужеры шампанским.

Дон Элемирио выпил и вздохнул.

— Вы такая чудесная, умная, красивая и пышете здоровьем. С ума сойти, до чего мне не везет с женщинами.

— Утешьтесь. Я не останусь здесь на веки вечные. Вы найдете недалекую квартиросъемщицу, которая влюбится в вас.

— А я бы хотел, чтобы вы остались здесь на веки вечные, — проговорил он торжественно.

— Замолчите, а то у меня мурашки по спине побежали.

— Но аппетит я вам не отбил.

— Очень галантно с вашей стороны это подчеркнуть.