Отрешись от страха. Воспоминания историка - Александр Моисеевич Некрич

предложение, так как очень нуждался в деньгах, а за эпизод платили по 75 рублей в день, т. е. 1/10 часть месячной стипендии аспиранта. Слава киноактера не очень прельщала меня — после войны и фронта честолюбие такого рода исчезло. Но деньги получал я не зря, а зарабатывал их тяжелым трудом. Мне была поручена роль батрака, который по ходу действия, сидя верхом на судной лошади и ведя на поводу другую, ехал под проливным дождем. Дождь был более проливным, чем натуральный: меня поливали из пожарного брандспойта ледяной водой под давлением в несколько атмосфер. К тому же я по ошибке вскочил на кобылу, а жеребца вел на поводе. Жеребец пытался все время покрыть кобылу. И лишь струи воды несколько охлаждали его пыл... и леденили мне тело. Горек актерский хлеб! Жора устроился, как всегда, очень неплохо: то он исполнял роль батрака, перетаскивающего мешки (в них было сена граммов на 500), то раненного партизана. Картина вышла на экраны, пользовалась успехом, но нас в картине не было. Кадры с нами были вырезаны при монтаже!

Во время съемок в Литве мы подружились с Таней Ленниковой, молодой актрисой, исполняющей роль Марии Мельникайте. Она была приятной, милой девушкой, страстно рвавшейся на сцену. Одаренная от природы, Таня тогда еще только осваивала актерское мастерство. Позднее она поступила в Московский Художественный театр (МХАТ) — ее мечта исполнилась. Сыграла там много (для МХАТа) ролей, стала заслуженной, потом народной. Вышла замуж за Андрея Петрова — артиста и режиссера, чудного парня с цыганскими глазами. Мы дружили много лет, но постепенно наши пути расходились... Мы виделись все реже и реже, а потом были лишь телефонные звонки, а затем и они прекратились. Жизнь (а, может быть, система Станиславского?) развела нас. Иногда, когда я разбираю старые бумаги, мне попадается фотография Тани и на ней надпись «Дорогому, любимому другу».

Другим «приобретением» из Литвы была белорусско-литовская девушка Галя, которая также рвалась в кино и на сцену. Потом она училась в Москве, вышла замуж, уехала в Ереван, родила там троих детей, стала кинокритиком. Муж ее, бывший студент операторского факультета Гурген, стал популярным в столице Армении фотографом. В те годы Гурген пытался выяснить у меня один очень волновавший его вопрос: «Послушай, Саша, — говорил он, — мы же любим негров. Почему у нас не играет негритянский джаз?!» В самом деле, почему? Потом мы дружили долгие годы.

* * *

Сергей Маркович Шапшал, Хаджи-Сераи Шапшал, так звучало его имя по-караимски, был открытием Жоры, сделанным в Вильнюсе тем же жарким летом 1947 года. Просто удивительно, как Жора, абсолютно не ориентируясь в уличных переплетениях городов, набрел на музей караимских древностей. Вечером того же дня он с увлечением рассказывал мне о музее, но больше всего о хранителе музея. Признаюсь, я скептически отнесся к его рассказу, так как помнил шутку студенческих лет, что рассказы Жоры надо всегда делить на 11 — это и есть коэффициент достоверности. Но на этот раз я ошибся. Не буду здесь подробно писать о Шапшале — Жора уже сделал это в рассказе «Зеленая рута», опубликованном сначала в «Новом мире», а затем в сборнике «Дневная поверхность».

Шапшал был гоханом караимским, т. е. духовным и светским главой караимов всего мира. В Трокае с 1920 года находилась его официальная резиденция. Он был выдающимся востоковедом, членом многих академий и научных обществ. Сергей Маркович был другом наших знаменитых соотечественников, востоковедов Игнатия Юлиановича Крачковского и Василия Михайловича Алексеева. Шапшал собрал уникальную коллекцию караимских, восточных и польско-литовских древностей, включая оружие, утварь, рукописи, монеты и многое другое. В 1940 году он подарил свою коллекцию советскому государству и был оставлен хранителем собственного музея с мизерным жалованием в 750 рублей. Ему удалось сберечь коллекцию во время оккупации и сохранить также жизнь своим соотечественникам. К Шапшалу повадился ходить один ученый немецкий полковник, работавший в штабе Розенберга «Остланд». Он вовремя предупредил Шапшала о готовящемся истреблении караимов и давал очень полезные советы. Для того чтобы спасти караимов от истребления (оккупанты обрекли их на смерть, как евреев), Шапшал, по совету немца, написал меморандум об истории происхождения караимов. Меморандум был составлен весьма искусно — истребление караимов было прекращено. Шапшал, человек большого личного мужества и кристальной честности, не мог не выразить своего осуждения антисемитским действиям гитлеровцев. В том же меморандуме были слова: «Заповеди Моисеевы и по сей день являются основой мировой цивилизации. Этой исторической заслуги еврейского народа никому не удастся ни забыть, ни зачеркнуть».

Сергею Марковичу удалось полностью сохранить музейные ценности во время оккупации. Обманув немецкое командование, он, получив приказ эвакуировать ценности в Германию, набил ящики кирпичами и отправил их. С 1944 года он снова стал хранителем музея с тем же жалованием в 750 рублей, на которые он должен был существовать вместе со своей женой — первой женщиной в России, ставшей врачом-окулистом. Если бы не поддержка караимской общины, Шапшал и его жена были бы обречены на голодное умирание. Как же отблагодарило его советское государство?

Мы познакомились с Шапшалом в тяжелое для него время, когда по злобе и невежеству местных начальников караимская церковь была отнесена вместе с католической к врагам советской власти. Было принято решение о ликвидации музея караимской культуры и о передаче его фондов в общелитовский музей истории и этнографии. Надо было действовать и действовать без промедления. По счастью, у меня был с собой партбилет, и я отправился в ЦК КП Литвы. Инструктор отдела культуры мне попался доброжелательный и неглупый. Удалось убедить его не торопиться с ликвидацией музея. Приехав в Москву, Г. Б. Федоров и я отправились к вице-президенту Академии наук академику В. П. Волгину. Он немедленно принял меры, и казавшееся неминуемым уничтожение музея было приостановлено. По его настоянию Шапшал был зачислен в штат Института истории Литвы. Однако получил он должность младшего научного сотрудника без ученой степени. И это в то время, как он был действительным членом Польской академии наук, профессором Петербургского университета, почетным доктором философии Львовского университета! Даже после того как по ходатайству академиков Крачковского и Алексеева и при поддержке Академии наук Литвы было возбуждено ходатайство о присвоении Сергею Марковичу степени доктора исторических наук без защиты диссертации, в Москву, в Высшую аттестационную комиссию полетел донос, что Шапшал является служителем культа. Дело затормозилось. Понадобилось несколько лет упорной борьбы при активном участии В. П. Волгина, чтобы заслуженному ученому, которому в то время было свыше 80 лет, была присвоена степень