Еще один год в Провансе - Питер Мейл

А сам-то он чего стоил! Черные волосы с отливом, карие глаза. Но главное — зубы! В те дни зубных врачей на селе не густо было, да и работали они в основном «на вытяжку», больше драть, чем чинить. Ну и редко кто у нас не красовался дырками во рту, оставшиеся зубья все щербатые, желтые от табака да от вина. А у Арно все зубы на месте, да какие! Белые, ровные, как солдаты на параде. Дамское сословие наше все гадало, как же так, такой beau garçon[20], да не женат.

Арно не слепой, все это примечал. Позже выяснилось, когда расследовать начали, что он с прежнего места, в другой деревне, удрал, потому что осложнения проистекли, да не с кем-нибудь, а с супругой мэра. Но улыбаться-то он клиентам просто обязан, бизнес же, сами понимаете! С'est normal[21].

Мясник он был хоть куда. Подвешивал как следует, хранил как положено. Кровяные сосиски, andouillettes, сочные, пухлые, pâtés густые, насыщенные… Рубил щедро, всегда чуток добавит, никогда ни на грамм меньше. Мозговые кости даром раздавал! И всегда улыбался. Вручает пакет вощеной бумаги, на пакете значится его имя и изображение коровы — корова тоже при улыбке, — и сам сияет ясным солнышком.

Зима прошла, весна — он все популярнее у народа. Селяне наши, деревенщины сиволапые, заметили, что им больше мяса достается, чем при старом мяснике, да и лучше мясо стало. Они с женами поделились, те кивают. Да, говорят, новый мясник куда лучше. Повезло деревне. А иные из них, из жен, глядя на муженьков через стол, невольно сравнивали и думали о мяснике не только как об источнике свинины да баранины. Улыбка… Плечи! А зубы, зубы!!!

Злоключения начались в конце июня, когда нагрянула жара. Деревня пристроилась к холму, дома каменные, те, что к югу, раскаляются за день, за ночь не остывают. В жилых домах хоть ставни можно закрыть, чтобы спастись от солнца, а что в лавке делать? Витрина как лупа действует, только сгущает жар. Арно пришлось приспосабливаться к климату. Товар с витрины убрал, заменил колбасы да вырезки объявлением, что мясо хранится в прохладном помещении.

Конечно, и самому ему пришлось к жаре приноравливаться. В начале июля Арно сменил парусиновые брюки и хлопчатобумажный свитерок на одежку полегче. Конечно, оставил tablier, длинный белый передник (хотя часто заляпанный кровью), закрывавший его чуть не от шеи и до щиколоток. Спереди. Но под передником ничегошеньки, только черные обтягивающие велосипедки, подчеркивавшие его бедра и задницу, да шлепанцы на резиновой подошве.

Торговля процветала, несмотря на жару, даже наоборот. Особо популярными у клиентуры стали мясные штуковины, подвешенные на крюках сзади. Чтобы их снять, Арно отворачивался, поднимал руки, демонстрируя мускулистую спину и все остальное. Очень многие интересовались также товарами из кладовой-холодильника, где можно было побыть в приятной прохладе рядом с симпатичным молодым человеком, почти голым.

Клиентура Арно тоже преобразилась. Повседневные платья и беглый мазок-другой по физиономии сменились нарядными летними платьями и основательным макияжем, не забывали и о парфюмерии. С полной загрузкой работал местный цирюльник. Приезжие, видя на улицах разряженных женщин, воображали, что попали в деревню в канун местного праздника. Мужья же, из тех, кто заметил, воображали разное, но по большей части объясняли изменения капризами климата. Тем более что жены обращались с ними лучше некуда, смущал-таки их грешок. А кормили они своих благоверных как на убой. На что жаловаться?

Весь июль деревня жарилась, как на плите, день за днем, солнце жжет, дождя ни капли. Кошки и собаки забыли вражду, валялись рядышком в тени, обалдевшие. В полях наливались дыни, виноград чуть не кипел под кожицей. Деревня на макушке холма, как рыба, вытащенная из воды, разевала рот, хватала воздух.

Трудно приходилось и мяснику, несмотря на процветающий бизнес. Он обнаружил, что друзьями обзавестись в закрытом, спаянном мирке деревни не так уж просто. Пришелец — даже из соседней деревни, всего в тридцати километрах, — выдерживается в карантине, испытательный срок затягивается на годы. К нему относятся вежливо, но близко не подпускают. На улице беседуют, но в дом не приглашают. Он остается чужаком. Арно же оставался чужаком одиноким.

А съездить развлечься в Авиньон, где вечерние огни сияют ярче и возможностей немало, дела не позволяют. Рабочий день начинается рано утром, чуть ли не с восходом солнца. Спуститься из жилой квартиры над лавкой, вымести вчерашние опилки, засыпать пол новыми, смести дохлых мух с подоконников, отсортировать товар, наточить ножи, перехватить кусок с чашкой кофе перед приходом первых клиентов — они появлялись около восьми утра. После полудня, с двенадцати до двух, когда весь мир растягивается на отдых, надо ехать за товаром. Оптовики отказываются посылать свои фуры на узкие деревенские улицы. Потом снова понемногу появляются клиенты, наплыв часам к пяти, раньше семи редко удается закрыться. И наваливается бумажный водопад. Баланс дня, счета поставщиков, правительственные формуляры, наскоки санитарной службы с ее code sanitaire[22], придирки Crédit Agricole[23]насчет процентов по банковскому кредиту. Много, слишком много для одного. Арно понимал, что нужен второй. Жена нужна.

Жена нашлась в начале августа, но, к сожалению, чужая. На полтора десятка лет моложе собственного мужа и младше почти всех остальных клиенток. Брак ее, если и не вполне договорной, можно было смело назвать браком по расчету. Обе семьи усиленно способствовали его заключению чуть ли не с рождения невесты. Виноградники-то рядом, на том же склоне! Что может быть благостнее, нежели союз по крови и объединение земель? Семья и почва. Родители скрупулезно планировали, подсчитывали экономию на тракторах, на удобрениях, на трудозатратах и так далее. Суженым нахваливали достоинства, соответственно, жениха и невесты и наконец назначили дату свадьбы.

Новобрачного, спокойного, уравновешенного фермера с весьма скромными запросами, среднего возраста с момента рождения, брак оставил вполне удовлетворенным. Не надо больше слушаться маман. Ему готовят, его одежду чинят, его постель зимой тепла. Однажды он унаследует оба виноградника. Дети, коли Бог даст… Что загадывать, жизнь хороша, и все в порядке. Он всем доволен.

Для новобрачной же сразу после свадьбы наступило похмелье. Она ощутила разочарование, переросшее в недовольство. Росла она единственным ребенком в семье, ее баловали, а теперь на нее свалились заботы о доме, о хозяйстве, о муже, возвращающемся вечером с полей усталым, покрытым коркой спекшейся пыли, с единственным устремлением скинуть обувь и углубиться в газету. Нырнуть в скуку. Видеть в скуке счастье. И вся жизнь ее отныне потечет серо и скучно.

Неудивительно, что она зачастила за мясом, выбирая время сразу после полуденной сиесты, чтобы застать мясника одного. Обходительный, улыбающийся мясник стал лучом света в ее королевстве теней. Не оставила она без внимания и его плотную мускулистую фигуру в полунагом летнем оформлении, его гладкую кожу и темную курчавость между верхом передника и шеей. Явный контраст ее тощему, жилистому мужу.