Закон Ордена - Петр Гурский

Ее план был прост и безумен – прост для нее, безумен для остальных. Но к дьяволу остальных. Они ожидали ее в Альсапоэ, в одном из мест, которые было приказано называть домом хунг – но «домом» эти места не звал никто. Виана все же собиралась туда, но лишь после того, как уладит дела в Клоокблоке. А до тех пор она все обдумает заново в очередной раз, пройдется по всем слабым местам своего плана. Если повезет, все удастся. Но это если повезет.

Виана специально выбрала путь через реку для того, чтобы не повстречаться с Кестелем. Встреча с ним могла быть очень опасной и все испортить. Пока дела шли неплохо – с того момента, когда Виана пришла к владыке Арголана и сняла маску, показала лицо. В Арголане к ней отнеслись без враждебности, хотя и назвали безрассудной. Сказали, что если Виане и удастся исполнить обещанное, будет только хуже.

Ну и пусть.

Алия Лов. Это имя – как желчь на устах. Пока не прольется кровь этой гнусной девки, в жизни нет смысла.

Они шли уже два часа, а Кестель ни разу не ощутил магии гроблинов. Алия хлопот не доставляла, шла, накинув на голову капюшон плаща, молчаливая, спокойная, погруженная в мысли.

А Кестель не мог подавить тревогу. Гроблины умели устраивать неприятные сюрпризы. Их можно было ожидать где угодно: за ближайшим пригорком, за деревом, среди палой листвы. К тому же, цепенела и плохо слушалась левая рука. Кестель старался укрыть немочь от Алии.

– Что за гроблины? – спросил он.

– Ты о ком?

– О тех, кто вчера следил за нами.

– Это братья Шерон.

Кестель нахмурился. Племя гроблинов произошло от смешения горных великанов и кохеаньских гномов. И даже среди этого недоброго народца род Шеронов славился твердолобостью и жестокостью.

А сам Кестель Самран Нетса не славился вообще ничем. Он таскался по городам, нанимался к местной знати махать мечом за деньги, подрабатывал ловчим, наперегонки с такими же охотниками выслеживал и хватал тех, кого приговаривал суд. Однако Кестель всегда избегал арестных ордеров из Арголана, хоть там их выдавали больше всего. Слишком уж много в Арголане было магии, а ее Кестель не терпел.

Хотя, пусть он и не терпел, и убегал от нее всю жизнь – по-настоящему ведь от нее не убежать. Она – часть природы, как огонь и ветер. А от них не скроешься. Рано или поздно в твою жизнь приходит серый человек, выглядящий древним немытым старцем, смердящий, как древний немытый старец, и страшно болтливый. И ты почему-то веришь болтуну и выпиваешь его яд. А старец берет в руку твою жизнь, и в руке его будто течет по жилам вместо крови мерзлая ртуть. Вот тогда и понимаешь раз и навсегда, что не убежал, и все изменилось. Изменилось и…

Кестель замер.

Кто-то смотрел на них. Кестель хорошо знал, отчего вдруг тéла будто касается теплый ветер. Шимскар на груди ощутил магию, нагрелся. Кестель грубо потянул Алию за собой в сторону ближайшего дерева, задрал ей руки и привязал к толстому суку, мешок бросил чуть поодаль.

– Попробуешь удрать – переломаю коленки, – предупредил он.

Она чуть не зашипела от ярости, но Кестель уже не смотрел на нее. С земли поднялась высокая человекоподобная тварь, с головой, дергающейся будто кожаный мяч под ногами игроков. Тварь шла неровно, колыхалась, словно ее тело не имело костей. В ладонях, выглядящих будто перчатки из человеческой кожи, тварь сжимала грязные кинжалы.

Кестель сплюнул, преградил дорогу паяцу и, превозмогая оцепенелость в руках, вытянул из ножен меч. Вот такого колдовского дерьма Кестель не терпел более всего.

Паяц повернулся к Алие. Из дыр, прорезанных в препарированной человеческой голове, глядели намалеванные на куске дерева глаза.

– Уходи, – угрюмо посоветовал Кестель. – Тебе ее не заполучить.

Алия дернулась и выругалась. Паяц обратил к Кестелю растянутое в жуткой ухмылке лицо. Наверняка человек, которому когда-то принадлежало это лицо, просил о смерти и обрадовался ей.

– Не хочу ее, – по-крысьи пропищал жуткий паяц. – Хочу тебя.

Бомол знал язык птиц. Ночные птицы пели о том, что по лесу идет женщина, выдающая себя за другую. Потом они пели о том, как женщина и мужчина, который ее схватил, зашли в дом, бывший, в сущности, колодцем. А назавтра ветер понес песню о том, что мужчина обманул колодец, вскоре пойдет дождь, а птицы совершенно счастливы, но голодны.

Бомол затаился и пошел за Нетсой, когда пара двинулась к городу. Бомол был заядлым коллекционером и знал о Кестеле такое, что бросало в дрожь. Птицы когда-то пели об этом.

– Хочу тебя, – повторил паяц.

– Чертов извращенец, – посетовал неприятно удивленный Кестель.

– Я резать тебя хочу, а не трахать, – злобно пропищал паяц.

Кинжалы были длинные, один совсем проржавел. Паяц с лязгом скрестил их и в тот же момент ударил. Кестель заслонился мечом, ударил сам – несильно, вниз, чтобы проверить, как работает оцепеневшая рука.

Противники замерли, рассматривая друг друга.

– Что тебе нужно? – спросил Кестель.

Перед глазами мелькнули кинжалы. Он отскочил, но лезвие все равно вспороло рубаху на груди. Надо помнить о том, что руки без суставов достают на удивление далеко. Паяц сгорбился, тряхнул головой и сделал выпад. Лязгнула сталь.

Дрались они молча. Лишенные бедер ноги тряслись, делали невозможные шаги. Кестель следил, не давал застигнуть себя врасплох. Он только оборонялся, глядел в нарисованные глаза твари, выжидал. Кестель уже понял, что паяц совсем не умеет биться, и недоумевал: зачем тварь затеяла эту драку? Кто этот мрачный чудак? Зачем дерется на глазах привязанной к дереву женщины?

А потом вдруг вспомнились слухи о коллекционере, обожателе свиней и убийце горожан, палаче уличных шлюх, любителе резать спящих.

Тогда Кестелю расхотелось только лишь обороняться. Глаза застлало белой мутью, забылась и боль в руках.

Кестель атаковал быстро и просто. Паяц ничего не сумел сделать. Кинжал вылетел из руки, будто детская игрушка, а оставшийся не смог парировать.

Меч вошел в сердце – и провалился по рукоять, будто в пустоту. Кестель тут же выдернул его.

Паяц застыл, затем приподнял голову – и повалился навзничь. Но из разодранных тряпок, видных в прорехе камзола, не вылилось и капли крови.

Кестель посмотрел на ухмыляющуюся голову, свалившуюся с тряпичной головы, на руку, согнувшуюся в трех местах.

Он подумал о том, что паяцы умирают странно, и вернулся к Алие.

Та безо всякого интереса смотрела на валяющуюся тряпичную падаль. Когда Кестель принялся отвязывать ее, то близко придвинулся и ощутил тепло ее тела, а дыхание пощекотало ухо.

– Ты пожалеешь, – шепнула она.

– Ты о чем?

– Ты пожалеешь о том, что грозил мне. Мне твои угрозы про колени не очень понравились.