В сердце моря. Трагедия китобойного судна "Эссекс" - Натаниэль Филбрик

В конце июля все работы на палубе «Эссекса» были завершены, вплоть до нового соснового настила и кухни. На какое-то время, вероятно, еще до того, как Никерсон стал членом экипажа, судно положили набок, чтобы заменить медные части. Чтобы накренить корабль, использовались огромные тали, тянувшиеся от мачт к верфи. Обнаженное днище было обито медью, чтоб защитить его от морских моллюсков. Те с легкостью могли бы превратить четырехдюймовый дубовый корпус в мягкую пористую фанеру.

«Эссексу» уже исполнилось двадцать лет – та критическая точка, когда многие суда начинают претерпевать серьезные реконстукции. Китовый жир служил своего рода консервантом, и большинство китобойных судов оставались на плаву дольше, чем обычные торговые суда. Но и здесь существовали свои пределы. Гниль, древоточцы и так называемая «усталость железа», в результате которой металлические крепления судна ослабляли дубовый каркас, – все это создавало потенциальные проблемы.

Другим поводом для раздумий стали все удлиняющиеся рейсы вокруг мыса Горн. «Если корабль слишком долго ходит в море без капитального ремонта, – напишет Овид Мейси в своем журнале, – срок его жизни сокращается». И в самом деле, во время своего последнего рейса у берегов Южной Америки «Эссекс» был вынужден потратить несколько дней на ремонт. Это был старый корабль, подхваченный новой эрой китобойного промысла, и никто не знал, сколько еще он продержится.

Владельцы никогда не вкладывали в ремонт судна больших денег, а это было жизненно необходимо. Они разве что перестраивали надводную часть судна, но оставалась часть ниже ватерлинии, ремонт которой либо откладывался на потом, либо и вовсе игнорировался. Тем летом главные владельцы корабля, Гидеон Фолджер и сыновья, ждали прибытия нового, гораздо большего китобойного судна, «Авроры». Это был не самый лучший момент, чтобы потратить кругленькую сумму на ремонт такого старого корыта, как «Эссекс».

Судовладельцы Нантакета в своей бескровной манере могли быть столь же жестокими, как и любой китобой. Они могли вести себя как квакеры, но это не мешало им с убийственным воодушевлением гнаться за прибылью. В «Моби Дике» один из владельцев «Пекода», Билдад, – набожный квакер, что не мешает ему обирать моряков (он предлагает Измаилу одну семьсот семьдесят седьмую часть выручки). С Библией в одной руке и гроссбухом – в другой Билдад напоминает тощего квакерского Джона Рокфеллера, думающего только о том, во что ему станет отправка судна и сколько он получит по его возвращении.

Некоторые эксперты утверждают, что квакеры не столько привели Нантакет к процветанию и благоденствию, сколько стали корнем всего дурного, что процветало в деловой практике нантакетских судовладельцев. Уильям Комсток написал пространный отчет о своем путешествии в Нантакет в 1820-х годах: «К сожалению, гнев, который квакерам запрещено проявлять внешне, не находя выхода, таится в сердце. И, когда они делают что-то по любви или по доброй воле… злоба и крайняя враждебность отравляют каждый побег человеческой доброты и щедрости».

Гидеон Фолджер и Пол Мейси, два крупнейших владельца «Эссекса», были известными членами высшего общества на квакерском острове. Но если верить Никерсону, Мейси, отвечавший летом 1819 года за снабжение «Эссекса», попытался сократить издержки, недопоставив на судно многое из жизненно необходимых запасов. «Владельцы судов слишком часто забывали снабжать их достаточным количеством провизии, – писал Комсток. – От капитана зависело, урезать ли паек экипажа, сохранив тем самым несколько долларов судовладельцам, а бедные матросы, загруженные тяжелой работой, страдали от постоянного недоедания». И хотя несправедливо упрекать Пола Мейси в том, что случилось потом с экипажем «Эссекса», именно это решение немного сэкономить на говядине и галетах стало первым шагом к несчастью.

В начале XIX века люди Нантакета не вкладывали свои деньги в ценные бумаги или фондовые рынки, они вкладывали их в китобойные суда. Приобретая долю в нескольких кораблях, а не вкладывая все в одно судно, они распределяли риски между всеми членами общества. Такие дельцы, как Мейси и Фолджер, могли ожидать полной компенсации своих инвестиций и от двадцати восьми до сорока четырех процентов прибыли в год.

Такой уровень доходности тем более удивителен, если вспомнить, что творилось в мировой экономике в 1819 году. Пока нантакетцы увеличивали свой флот, добавляя к нему корабль за кораблем, предприятия на материке разорялись одно за другим. Подтверждая, что «дни финансового благополучия позади», газеты в Балтиморе той весной сообщали о «невыплаченных кредитах, оставленном жилье, безлюдных улицах, исчезнувшей торговле и опустевшей казне». Нантакет оставался удивительным исключением. Его географическое положение не только позволяло ему наслаждаться теплым течением Гольфстрима и самым долгим летом в той части земного шара, но и обеспечило благоприятный финансовый климат.

Между четвертым и двадцать третьим июля остров покинули десять китобойных судов. Большинство ушло парами. Рабочие оставались на причалах вплоть до глубокой ночи, все были заняты неистовой подготовкой к отплытию судов. Но Гидеон Фолджер, Пол Мейси и капитан «Эссекса», Джордж Поллард, знали, что их усилия будут тщетны, если им не удастся набрать команду из двадцати одного человека.

Поскольку нантакетцев было не так уж много, судовладельцы рассчитывали на не имеющих опыта чужаков, которых еще называли «зеленорукими». Многие приезжали с близлежащего Кейп-Кода. Судовые агенты поставляли «зеленоруких» из городов, расположенных как выше, так и ниже по восточному побережью. Часто они прибывали группами на пакетботах. Остров редко производил на них приятное впечатление. Мальчишки, слонявшиеся без дела вдоль береговой линии, всегда кричали: «Глядите, “зеленые” явились топить жир». Потом приезжих ожидала прогулка от причала до сборного пункта на Мейн-стрит, где магазин одежды и мануфактура служили «местом встреч мореходов». Здесь мужчины искали себе место или просто убивали время («следили за фарватером», как говорили в Нантакете), целый день просиживая в клубах табачного дыма на скамьях и деревянных ящиках.

На этом вечно пребывающем в движении острове человек, искавший работу, должен был наточить нож. И по тому, как он это делал, люди понимали, на какое место он претендует. Китобой, хоть раз бывавший в рейсе, знал достаточно, чтоб направлять нож от себя. Это значило, что он ищет работу гарпунера.

Гарпунеры, напротив, точили нож к себе, так они давали понять, что готовы попробовать себя в качестве помощника капитана. Не зная секретных кодов Нантакета, «зеленорукие» точили нож как придется.

Многие из них чувствовали себя так, будто попали в другую страну, где люди говорят на другом языке. Все нантакетцы, даже женщины и маленькие дети, разговаривали на морском жаргоне, как будто все они были заправскими матросами. Один из приезжих писал: «Любой ребенок может сказать, что за ветер дует, а любая старуха на улице говорит о рейсах, приветствует моряков и подзывает их к себе так просто, будто она капитан китобойного судна, только-только прибывшего к северо-западному побережью. Указывая путь сухопутному жителю, она измерит расстояние в утлегарях или в штагах». Для «зеленоруких», многие из которых впервые видели море с борта пакетбота по пути в Нантакет, это был ошеломительный опыт. Впечатление усиливалось тем, что многие островитяне обращались к ним на «ты», как это было принято у квакеров. Нантакетский акцент приводил новичков в полное замешательство. Это были не просто отличия в произношении отдельных слов. Многое в речи разительно отличалось от того, что можно было услышать на близлежащем Кейп-Коде или на острове Мартас-Винъярд.