Год Ветра - Татьяна Анина

— Интроверту в большом городе лучше, чем в маленьком. Нигде так не одинок человек, как в мегаполисе, — продолжила говорить я.

Посмотрела украдкой на молчаливого Ветра. Он не ездил быстро, водил очень аккуратно. За рулём выглядел совершенно незнакомым взрослым парнем. Илья снял пальто, потому что в машине было тепло, но я продолжала мёрзнуть, и он мне в угоду не отключал кондиционер.

Тикал сигнал поворота. Тихо играла приятная музыка. Атмосфера в салоне была невероятной. Если прикрыть глаза и посмотреть на мелькающие огни сквозь ресницы, то можно подумать…

— Мы с тобой в космической капсуле летим сквозь вселенную, и мерцают звезды, мимо которых мы пролетаем.

— Соскучился по твоим фантазиям, — глянул на меня Ветер и улыбнулся. — Совсем скоро прибудем на космическую станцию, только заглянем в косметический бутик.

— А еда из тюбиков?

— Не успел запихать. Но у нас есть роботы на станции.

— Пылесосят?

— И окна моют.

— Большая квартира? — тихо спросила я, глядя на пролетающую небольшую улочку.

— Очень. Три комнаты, четыре метра потолки.

— Да. Папа любил всё большое. Как на маме женился, непонятно, — хмыкнула я.

Мама меня не любила. Я не любила маму. Но мы обе любили папу. Он был большой и сильный, очень серьёзный, играл в опасные игры. Доигрался. Но разбирался в людях, зря что ли успел перед смертью всё передать Ветру. Не мне, а именно Илье. Поговорил, отдал ключи, визитки и назвал адреса. А ещё телефон дал своего сводного брата, с которым был не в очень хороших отношениях.

Дамиан Буртов однажды покрестил меня. Вообще-то крестят девочек женщины, но моя предполагаемая крёстная мать на место встречи не пришла, и дядька оказался моим крёстным, хотя ему тогда было только восемнадцать. Первое воспоминание о Дамиане в десять лет, когда он жирный, с сальными волосами по плечи и в очках уворачивался от оплеухи, которую выдал ему мой папа. И второе воспоминание уже в мои пятнадцать лет. Похудевший, высокий, с красивой стрижкой, очки стильные. И папа злился, потому что младшему брату уже нельзя было навалять, Дамиан круто поднялся. Но мне было запрещено с ним общаться.

Поэтому я уяснила, что кроме Кристинки у меня в этом большом городе никого не было…

Но подозревала, что был. Крёстный.

Папа обо всём позаботился и ушёл. Точнее его насильно лишили жизни, надеялась, никогда не придётся это вспоминать.

— Папа не мог оставить тебе счёт, кто-то из врагов работал в банковской сфере и выуживал его вклады. Поэтому твой отец оставил тебе наличку, на три года коммунальных платежей точно. А ещё он взял с меня клятву, что я буду заботиться о тебе, — Илья припарковался у небольшого магазина. — Выходи, Мышонок, будем одеваться.

У Москвы и запах особенный. Возможно, кто-то заткнёт нос и скажет, что слишком плохой и тяжёлый воздух, но не те, кто здесь родился и жил. Город – сказка, завораживающий и притягивающий.

Илья помог соскочить с подножки и закрыл машину. Мою машину! Поверить не могла. Если б не справка от психиатра, возможно, я смогла бы водить машину.

Девушки-консультанты в магазине, расплылись в улыбках, заметив Ветрова.

— Выбирай, что нужно, — шепнул он мне на ухо и провёл к рядам с вешалками по сияющей светлой плитке, что отражала шикарную подсветку с потолка.

У него были деньги. Голос Ветра стоил дорого. Никто не знал, кто озвучивал последний хитовый мультик, чьим голосом пел модный певец, который, как вспышка, появился на эстраде. Папа имел деньги. Но мальчик не имел таланта. Куда идти? К продюсеру Дамиану Буртову, он знал, где купить прекрасный голос и так, чтобы никто не узнал правду. Ребёнку миллионера всё равно, ему слава нужна на время. Таким как Илья, нужно подзаработать.

Ветров занимался всем сразу, ещё брал уроки вокала и… И преподавал вокал! Вот так! Если учили его профессионалы, то он преподавал детям.

Я уже ревновала.

Представляла этих мамочек, которые в восторге от учителя пения. Их взгляды плотоядные, как у продавщиц этого заведения.

Я взяла вязаную безрукавку цвета ванили, она будет хорошо смотреться на белой рубахе и согреет меня.

— Иногда мне кажется, что хорошо иметь собачью голову, — сказала я Илье, когда он отвлёкся на девушку-консультанта, которая готова была его консультировать до утра. Это было написано на её горящих щеках и в блестящих глазах.

— Или обгорелую, — добавила я, когда он обратил наконец-то на меня внимание. — Точно будешь знать, что тебя любят не за красивую мордаху.

Обидевшись, взяла вещи и прошла в примерочную.

— Мышонок, — он стоял за плотной портьерой, не лез ко мне.

Я разделась догола, в одних трусах стояла. Трусики в розовые сердечки. Теперь я знала, что это Илья мне купил и передал, не как подарки, а как спец-одежду для проживания в больнице. Мне подсовывали его покупки медсёстры.

Смешной.

У меня была красивая грудь. На левом вздёрнутом полушарии остался еле заметный розовый след от ожога. Изуродованное плечо и рука плохая совсем.

Но грудь же красивая!

Как у мамы моей фигура изящная и женственная. Животик впалый, волосики на лобке русые.

— Илья, — позвала я, влезая в белую рубаху.

— Да, — тут же отозвался он.

— А тебе нравятся девушки с выбритым лобком или нет?

— Ты зря о моих девушках во множественном числе, — недовольно ответил Ветров. — Ты единственная. Пока не моя, раз хочешь обидеть.

— Разве? — довольно усмехнулась я. — Просто спросила. Мне надо знать.

— Как захочешь, так и будет, — протянул он. — Платье серое в белый горох возьмёшь?

— Да! — я выглянула к нему.

Белая рубаха прикрывала попу, сверху тёплая безрукавка.

— Нравится?

— Да, только нужно что-то вниз, — покраснел Ветров.

— Брюки широкие, — кивнула я.

— Сейчас принесу, — он подошёл ко мне совсем близко.

И пока я не сообразила, притянул рукой меня к себе. Ладонь прокатилась по моей ягодице и чуть защемила её.

От этого я вспыхнула огнём, возмущённо уставилась на парня. Только рот приоткрыла, чтобы высказаться, как Илья меня поцеловал, нагло залез в рот языком, продолжая ласкать попу. У меня между ног стало жарко, и немного тяжело, наливалось всё снаружи и внутри. Трепет просто невероятный от его прикосновений.

— Дана, ты ревнуешь? — в губы спросил, нежно поглаживая плечи через рубаху.

— Да. Необычное такое чувство: горько и больно.

— А раньше не ревновала? — хмурился он, и продолжал водить ладонями по мне. С плеч на руки, по фигуре прошёлся, посмотрел оценивающе сверху вниз.