Только если ты захочешь - Брюно Комб

бокал и снова закурила. Убирая пачку в карман, она наткнулась взглядом на надпись «легкие сигареты» и грустно кивнула.

«Легкие» – это как раз про меня! Я готовлю себя к раку легких, скоро стану легкой алкоголичкой, к работе у меня легкая мотивация, у меня слегка любящий муж или даже слегка нелюбящий; а мои дети… даже не знаю… на самом деле, и они… легко меня оставят».

С возрастающим волнением она вновь и вновь затягивалась, выпуская большие клубы дыма.

«Может, в этом и заключается старение – видеть, как тают твои мечты и надежды, но только постепенно, исподволь, как бы для того, чтобы ты спокойно принимала коварный яд монотонности, который мало-помалу парализует тебя».

Она раздавила недокуренную сигарету на перилах из белого известняка. На поверхности появилось черное смоляное пятно. Камилла бросила окурок на гравийную дорожку, тщательно вычищенную Юбером.

«Пусть свекровь брюзжит, мне наплевать! Давай, старушка, возьми себя в руки, здесь Ванесса и Люк».

Камилла машинально сунула руку в карман, ища айфон. Она уже забыла, что оставила его в спальне.

«Потом, – сказала она себе, – да, потом».

Обед подходил к концу; все поднимались и переходили в гостиную, куда должны были подать кофе и многоэтажный торт из круглых эклеров. Калинья вышла из столовой и направилась к Камилле.

– Сейчас будет торт! Отгадай какой?

– Ванильно-шоколадно-кофейный! Тридцать три эклера каждого сорта, всего девяносто девять. А еще…

Они засмеялись.

– …на верхушке будет сотый эклер: «Старые липы» из марципана!

– Браво! – воскликнула Калинья, беззвучно аплодируя.

Они переглянулись и, важно покачивая головами, продекламировали в один голос:

– «Это первое трехзначное число, дети. Оно символизирует богатство, а торт – процветание нашей семьи».

Калинья взяла подругу за руку.

– Ты пропустила знаменитую фразу Мариз!

– Как можно! «Сто – число знаковое!» – насмешливо произнесла она.

Она два раза глубоко вдохнула свежий воздух, прежде чем войти в гостиную; ей надо было успокоиться.

– Всё, пошли! К тому же я жутко хочу пить, – объявила Камилла.

Люк с увлечением принялся резать торт. Сначала он оделил бабушку с дедушкой, а потом, бросив соблюдать субординацию, стал без разбору накладывать эклеры в протянутые ему тарелки. И, разумеется, забыл о сестре, которая немедленно показала свое недовольство и сердито проворчала:

– Люк, какой ты копуша!

– Ты чего? Лучше бы не злилась, а дала свою тарелку!

– Ну вот, положил с шоколадом! Ты отлично знаешь, что я ненавижу шоколад.

Камилла подошла к детям и положила руку на голову сына.

– Люк, ну хватит валять дурака.

Она погладила его по щеке и поцеловала. Затем протянула Ванессе другую тарелку с четырьмя большими ванильными эклерами, покрытыми нугой.

Рядом с детьми Камилле было хорошо. Все трое замолчали, наслаждаясь лакомством, лежавшим на тарелках, а точнее – его ароматом.

Дети были ее отдушиной.

Глава 3

«Мамочка»

Бывает так, что мы наделяем человека прозвищем, и оно остается с ним на всю жизнь, как свидетельство нашей любви к нему. Оно может быть смешным, трогательным, иногда ироничным, но никогда не бывает злым.

«Мамочку» каждому хочется взять за руку.

* * *

Как Камилла и обещала, она зашла к Матильде с Юбером. Они жили в собственном доме отдельно от хозяев. Дом, построенный через два года после их приезда в «Старые липы», был простым, но добротным.

В то время Мабреки еще не обосновались на одном месте. Их жизнь протекала между «Старыми липами» и роскошной парижской квартирой вблизи площади Звезды.

Матильда и Юбер жили в деревне Марлон, в четырех километрах от поместья. Мариз и Максим хотели, чтобы их фамильное владение было под присмотром двадцать четыре часа в сутки. Юбер не возражал, а вот Матильда была не в восторге от мысли, что придется покинуть дом, в котором она родилась.

И тогда Максим предложил паре придумать проект дома и самим рассчитать бюджет, необходимый для того, чтобы обставить его по своему вкусу. От такого предложения они не смогли отказаться. Вот и получилось, что уже три десятка лет они жили в этом очаровательном доме посреди поляны, окруженной вековыми деревьями.

Матильда и Юбер покидали усадьбу только один-два раза в год, чтобы совершить морской круиз и съездить на Рождество к родне, жившей в окрестностях Лиона. Детей у них не было; жизнь лишила их этой радости. Они старели, и чем дальше, тем острее чувствовали свою обделенность.

Камилла своим присутствием иногда восполняла эту пустоту, и всем становилось легче: и старикам, и ей самой: после смерти отца ее мать замкнулась в себе и своем горе, не оставлявшем времени для того, чтобы переживать проблемы дочери.

* * *

Прижавшись лицом к стеклянной двери, Камилла не спешила стучать. Юбер, сидя в кресле, смотрел матч по регби «Топ 14»[6].

Матильда только что вернулась и без сил лежала на диване, вытянув ноги, распухшие от бесконечного хождения туда-сюда между плитой и обеденным столом, за которым она обслуживала гостей. Ее мучила боль в икрах, но она должна была вернуться на кухню для подачи ужина.

Камилла постучала в стеклянную дверь. Юбер, слишком увлеченный перипетиями игры на тулузском стадионе, не услышал стука, а Матильда приветственно махнула рукой.

– Ну что, папочка, надеюсь, тулузцам зададут трепку! – пошутила она, подойдя сзади и закрыв ему ладонями глаза.

Юбер схватил ее запястья и горячо сжал их, не отводя глаз от экрана.

– А вот и нет, как бы не так! – воскликнул он. – Проиграют тулонцы, и это будет только справедливо. «Тулуза» гораздо сильнее, тут и спорить не о чем.

– Ну, раз ты говоришь… значит, так и есть. Я все равно не понимаю, что это за куча орущих психов, готовых прыгнуть на всё, что шевелится. Да еще и мяч у них овальный!

– Ну что за ерунду ты несешь! Иди, сядь на диван, – проворчал Юбер.

Прежде чем сесть, Камилла подложила под ноги Матильды две подушки.

– От этого уменьшится отек и усилится кровообращение. Тебе надо так делать постоянно.

– Наверное, ты права, – сказала Матильда покорно.

– Свекры совсем тебя не жалеют!

– Это моя работа, что ж поделаешь.

В молчании Камиллы чувствовалось осуждение.

Она начала осторожно массировать опухшие ноги Матильды.

– «Работа», как же! Это больше похоже на рабство!

– Ты к ним слишком сурова: они иногда чересчур строги, зато справедливы. Работа тяжелая, дом большой, много гостей, огромный парк, но нам за это платят хорошее жалованье.

– Хм… – пробормотала Камилла, продолжая медленно и глубоко массировать ноги Матильды.

– Что значит это «хм»?

– Они меня раздражают, я их не выношу!

Матильда подумала минуту и