Хорошие собаки до Южного полюса не добираются - Ханс-Улав Тюволд

Я согласен был всю оставшуюся жизнь этот камень нюхать и навсегда там и остался бы, но рядом вдруг нарисовался Щенок. Он ухватился за мой ошейник с неописуемым неуважением и огрел меня по морде так, что перед глазами у меня заплясали звезды и месяц. Охота закончилась.

Домой я возвращался, лелея в сердце, наверное, лучшее воспоминание за всю мою не особо грешную собачью жизнь, высоко задрав хвост и запечатлев новый запах. В машине я, впервые с давних времен, сблевал, и за это мне тоже дали нагоняй, однако не сильный. Когда мы приехали, меня окатили из садового шланга и смыли все наиболее приятное, но запах Волка сохранился во мне навсегда. Запах Волка – одновременно самое окрыляющее и самое унизительное, что мне довелось испытать.

Домой с охоты мы вернулись без добычи, Щенок был разочарован и старался это скрыть. Утешая его, фру Торкильдсен угостила его коричными рогаликами и налила чашку кофе. Щенок назвал меня бестолковым охотником, но я-то лучше знаю: во мне живет охотник. В ту же секунду во мне зародилось пугающее подозрение: а что, если фру Торкильдсен вовсе не ходит на охоту?

Разве не странно, что Щенок, сильная и относительно молодая мужская особь, не добыл нам ничего вкусненького, а старая фру Торкильдсен убивает столько зверя, сколько даже унести в одиночку не может? И чем больше я над этим размышлял, тем сильнее тревожился. Похоже, фру Торкильдсен вовсе не охотится и не убивает добычу, а вместо этого приносит домой то, что не доели настоящие хищники. Боюсь, фру Торкильдсен – не более чем обычная падальщица.

На этом моему уважению к фру Торкильдсен вполне мог прийти конец, раз и навсегда. Если бы мне захотелось отнять у нее роль вожака нашей маленькой почти-стаи, то, наверное, у меня получилось бы. Возможно, я и некрупный, но когда надо, и зубы оскалю, и зарычу утробно (к тому же размер особой роли не играет – достаточно вспомнить, в какой ужас приводят фру Торкильдсен крысы). Запрыгнуть во время завтрака на стол и, оскалившись, зарычать фру Торкильдсен прямо в лицо – думаю, вступать в схватку она не стала бы. А оружия у нее нет.

С другой стороны, я почти уверен, что поступать так не стану. Это же до крайности удобно – каждый день тебя кормят и ты не беспокоишься о том, чтобы найти безопасное местечко для ночевки. Дело даже не столько в сытости, сколько в покое: когда не знаешь тревоги, то мысли свободны и можно раздумывать над другими вопросами. Появляется время философствовать. Правда, философствовать не каждой собаке полезно. Как придете в парк, обратите внимание: вот они бредут на провисшем посередине поводке, погруженные в размышления о подлой судьбе собачьего рода, но при этом презираемые себе подобными.

Фру Торкильдсен перестала водить машину. Почему – не знаю, как не знаю и почему это произошло именно сейчас, когда наше новое существование приобрело наконец ритм и форму. Возможно, она вспомнила свои собственные слова, которые сказала Майору, – о том, что он чересчур старый и дряхлый, чтобы сидеть за рулем. Я это хорошо запомнил – не сами слова, а то, как Майор на них отреагировал. Вообще-то я особо к их беседе не прислушивался и уши навострил, лишь когда от Майора пошел вполне определенный запах – сразу после того, как фру Торкильдсен завела про «водить машину».

Они в тот вечер сидели на своих привычных местах, и она начала, как обычно начинает, когда говорит о чем-нибудь важном, – вспомнила случай с кем-то из родственников или знакомых. А уж там есть где разгуляться. Какая-нибудь трагически овдовевшая двоюродная сестрица, охочий до адреналина племянник или супруг троюродной сестры, отдавший богу душу прямо за рулем снегоуборочной машины после двухдневного снегопада.

Историей, в которой на первый взгляд рассказывалось о каком-то старике из Сандефьорда, свалившемся с лестницы и едва не отправившемся к праотцам, фру Торкильдсен предварила рассказ о том, как она переживает за здоровье Майора. Она знала Майора достаточно хорошо и понимала, что все это не произведет на него ни малейшего впечатления, однако и эти аргументы были лишь очередным этапом на пути к ее главной цели: донести до Майора известие, что она все сильнее боится каждый раз, когда мы едем куда-нибудь на машине.

Даже мопс со скверным нюхом учуял бы исходящую от фру Торкильдсен тревогу, усиливающуюся по мере того, как приближалась следующая наша вылазка на охоту. В машине она тотчас же затягивала свое туловище ремнями (сам-то я по-прежнему вцеплялся в сиденье лапами), а говорила сухо и отрывисто. Дышала фру Торкильдсен быстро, и сердце у нее колотилось тоже чаще. Когда мы приближались к перекрестку, она задерживала дыхание и не дышала, пока перекресток не оставался позади, а тогда порой издавала тихий, едва слышный стон.

В конце концов Майор прекратил водить машину. Нет, он не положил этому конец раз и навсегда и не отдал ключи, просто за руль, если мы оправлялись на охоту, все чаще садилась фру Торкильдсен, и, как оно обычно и бывает, вскоре всем начало казаться, будто таков давно заведенный порядок. Они поменялись сиденьями, и от этого распределение обязанностей между ними тоже изменилось. Когда машину вел Майор, беседу поддерживала фру Торкильдсен и она же продумывала маршрут. Майор лишь коротко отвечал ей, и фру Торкильдсен пользовалась тем, что слово было за ней. Теперь же роли распределились иначе.

Сейчас вместо машины у нас сумка на колесиках, ее фру Торкильдсен вытащила из подвала. Неприятная синяя сумка на колесиках, которую фру Торкильдсен одной рукой тянет за собой, когда мы куда-нибудь направляемся. В другой руке она сжимает мой поводок, а больше рук у фру Торкильдсен, к сожалению, нет, и проблему эту она решила неудачно – иногда привязывает мой поводок к сумке. Мне это не нравится. С виду похоже, будто фру Торкильдсен выгуливает сумку, а сумка выгуливает меня. Что-то вроде собачьей упряжки наоборот – спереди человек, а сзади собака. А это неправильно. И это вопрос достоинства.

Сумка на колесиках фру Торкильдсен как раз впору. Когда мы несем драконову воду, то обходимся без посторонней помощи. Объяснив мужчине за стойкой, на что ей в этот раз понадобилось столько драконовой воды, она загружает сумку бутылками в таких количествах, каких в руках ей никогда не донести, после чего мы выдвигаемся домой. Естественно, это занимает немало времени, но время – это не проблема. То есть не для нас с фру Торкильдсен. Тем более что фру Торкильдсен приобрела пару волшебной обуви. Обувь эта огромная и белая, намного больше всей ее остальной обуви, но в то же время она намного легче любой другой обуви. Из антилопьей шкуры. Паслась себе в саванне антилопа, паслась – и могла бы и дальше щипать травку, если бы пожилой женщине с севера не вздумалось избавиться от машины. Просто непостижимо. Но обувь отличная. Как раз для того, чтобы хорошенько погрызть. Ничего, надо только терпения набраться.

Отсутствие машины стало для меня, заядлого любителя прогуляться, настоящим благословением, хотя прогулки связаны с некоторыми требованиями ко мне и определенными сложностями, которых мы, собаки средних размеров, не любим. Окраинцы, например. Не начав гулять, я не знал, что наши излюбленные места для охоты расположены в другом городе. Сидя в машине, никаких границ не замечаешь, не думаешь, что Центр находится в определенном месте, а место это очень далеко, но когда идешь пешком, то словно пересекаешь невидимую границу. Перешагнул ее – и очутился на окраине.